Тем, кто сидел в подвалах, известие о том, что теперь они находятся на линии фронта и их дом – на огневой позиции, принесли с извинениями британские солдаты. И все же голландцев все еще забавляло то, что они считали почти чрезмерной вежливостью британских солдат. «Слава богу, есть чему и улыбнуться, – писала в своем дневнике неизвестная женщина. – Вчера вечером, как раз когда мы все спустились в подвал на ночь, а дети уже спали, по лестнице очень тихо спускается томми и говорит: “Не могли бы вы вести себя как можно тише и не включать свет?” Бош просто сказал бы: “Заткнись!”»
[1115]
Из-за безнадежной радиосвязи в 1-й вдд 1-я союзная воздушно-десантная армия получила представление о потерях только на шестой день операции «Маркет – Гарден». Полковник Уоррек доложил, что дивизия потеряла свыше 2000 человек, а «численность медперсонала сократилась до 18 офицеров и 120 служащих других званий». Изначально личный состав медиков состоял из 31 офицера и 371 служащего другого звания. Несколько человек из медперсонала немцы взяли в плен из больницы Святой Елизаветы, но потеря санитаров была просто катастрофой. Многие немецкие солдаты и даже эсэсовцы уважали символ Красного Креста, но некоторые целили именно в медперсонал, зная, как это влияет на моральное состояние
[1116]. Капрал из 16-го парашютно-десантного медотряда отказался носить нарукавную повязку. «Я узнал в Северной Африке, что единственное, чему служит знак Красного Креста, – это сделать тебя лучшей мишенью»
[1117].
Все импровизированные госпитали по периметру обороны были под огнем. Молодой волонтер, вошедший в центр помощи в отеле «Тафельберг», был поражен, что здание еще не сгорело. «Настоящий ад для раненых, – писал он. – Представьте, как ужасно лежать в кровати с ампутированной ногой и обнаружить, что по стене рядом ударил снаряд и твоего соседа снова ранило, только на этот раз он не выжил. Вот что здесь происходит. Шторы были задернуты, чтобы защищать от осколков стекла. Маленькая мерцающая свеча – единственный источник света в зале. Некоторые пациенты стонут при каждом звуке, другие молча кусают губы. В операционной работают при свечах английские и голландские врачи. Не думаю, что им удается высыпаться. Я прохожу через холл, там по меньшей мере сотня англичан все еще лежит на полу на носилках и матрасах. Думаю, это легкораненые. По крайней мере я на это надеюсь»
[1118].
Условия в старом приходском доме, доме Кейт тер Хорст у церкви Остербека, оставались все такими же плачевными. Стены все в трещинах от ружейного огня, в саду лежали трупы пятидесяти семи бойцов, издававшие тошнотворно-сладкий запах. «Высокая стройная светловолосая голландка со спокойными льдисто-голубыми глазами»
[1119] стала известна как «Ангел Арнема». В полковой медпункт, устроенный в ее доме, доставили 250 солдат, и она помогала за ними ухаживать, хотя у нее было пятеро детей, требующих заботы. Она утешала раненых и умирающих, читая вслух из Библии короля Иакова. Ее голос и прекрасные, знакомые слова усмиряли страхи всех, кто ее слушал.
Кейт тер Хорст внимательно наблюдала за юношами, находившимися на их попечении. Она рассказала о Роде, шотландце с волосами песочного цвета: «…он выглядел на сорок… Меня всегда поражает, сколь велика ответственность и самодисциплина у этих молодых людей, им всего двадцать, может, двадцать пять, но они больше похожи на отцов семейства, чем на выпускников колледжа или университета». По словам Рода, битва в Остербеке была хуже всего, что он испытал за пять лет войны. «Это не бой, – сказал он ей. – Это бойня»
[1120].
Часть периметра обороны пришлось сдать, и отель «Схонорд» опять захватили немцы. Территория больницы – девять зданий – подверглась интенсивному минометному обстрелу. «Несколько раненых были убиты или снова ранены прямо на койках, – сообщил полковник Уоррек. – Это одно из самых трагических переживаний – видеть, как эти парни, получившие ранение в бою, приходят в медчасти за помощью и защитой – и оказываются вновь на передовой, более уязвимыми, чем в окопах. Никто не издавал ни звука, даже когда минометные снаряды рвались в палатах»
[1121]. Бои у больницы продолжались, но на этот раз британский солдат, который начал стрелять из воронки в саду, поставил под угрозу ее нейтралитет.
Раненым все время хотелось пить, а ночью, до рассвета, шли дожди, так что персонал вместе с волонтерами выносили все емкости и бочки – собирать воду с крыши и водосточных труб. «Вода! Как нам не хватает воды! – писала Хендрика ван дер Влист. – Туалеты превратились в навозные кучи». Ее по-прежнему поражало, как отличались от англичан своим поведением раненые немцы. Пленный офицер громко требовал вколоть ему сыворотку от столбняка, настаивал, что именно так всегда делают в немецких госпиталях. Он также потребовал обменять его на британского офицера, находящегося в немецком плену. Она разговорилась с рядовым солдатом и спросила, голосовал ли тот за Гитлера. Он ответил, что тогда был школьником. «Да сколько тебе лет?» – спросила она, решив, что ему за тридцать. «Двадцать три, – ответил он и, видя ее удивление, добавил: – Война состарила». Пытаясь разрядить обстановку, Хендрика сказала: «К счастью, война скоро закончится, снова будешь молодым». «Нет, – ответил он. – Когда состарился душой, молодым не станешь».
Ее поразил пессимизм молодых немцев, особенно в сравнении с оптимизмом большинства британских солдат, даже тяжелораненых. Но потом она задумалась: «А что их ждет? Если они и правда выживут в этой войне, впереди только несчастье». Она вспомнила, как мать одного из ее учеников сказала: скоро захочешь быть «кем угодно, только не немцем». Еще хуже после войны пришлось бы, наверное, только одному из раненых – эсэсовцу-украинцу. Он не был добровольцем, но это не спасло бы его, если бы его вернули в Советский Союз.
Были и польские раненые из противотанковой эскадрильи. Они держались вместе, помогали друг другу и поддерживали боевой дух. Немцы явно боялись поляков, а не англичан. И все же часто казалось, что общая судьба сводит раненых обеих сторон. Когда на носилках принесли очередного солдата, Хендрика склонилась к нему и спросила по-английски, куда его ранили. «Verstehe nicht, – ответил он. – Не понимаю». Он был укрыт одеялом, и она не заметила немецкую форму. Британский десантник рядом с ним заинтересованно поднял голову и спросил, не немец ли он. Она кивнула. Он протянул немцу свою тарелку с едой. Позже немец остановил помощницу, когда та хотела напоить раненого. «Товарищу нельзя пить, сестра, у него ранение в живот»
[1122].
