Некоторые бойцы помогали отбывающим, стоя в воде: они втаскивали в лодки раненых. Когда лодка отчаливала, они, держась за борт, плыли рядом. Но, если лодка попадала под огонь, они могли отпустить ее и проплыть остаток пути самостоятельно
[1285].
Близилось утро, и сотни людей, все еще ожидавших эвакуации, все больше нервничали. «Как только рассвело, – сообщала 23-я канадская саперная рота, – начались проблемы. Каждая поездка становилась все более опасной. Маленькие фонтанчики на воде указывали на места, где минометные снаряды попали в воду, а обломки лодок и барахтающиеся люди отмечали попадание». Экипажи саперных лодок не дрогнули и продолжали движение.
Но «время от времени было невозможно регулировать число пассажиров. Люди в панике врывались в лодки и иногда даже опрокидывали их. Часто приходилось выталкивать их и даже угрожать оружием, лишь бы лодки не утонули. Они так боялись, что при свете дня мы прекратим переправу до того, как их спасут»
[1286].
От своих людей Сосабовский услышал, как один офицер яростно кричал на британцев, пытавшихся целой толпой сесть в лодку: «Назад! Ведите себя как англичане!»
[1287] Но младший капрал Харрис из 1-го парашютно-десантного батальона также видел, как удирала на лодке группа поляков: «Они не хотели попасть к немцам в плен, несомненно, из-за того, что происходило с военнопленными в их собственной стране»
[1288]. Сам Харрис бросил винтовку в реку, снял армейские ботинки и форму. Уложив под берет солдатскую книжку и зажигалку и закрепив его на голове, он поплыл в одном нижнем белье. Ослабевший на скудном пайке и без отдыха, он боялся, что его унесет сильным течением, но ему все же удалось добраться до другого берега.
Подполковник Хенникер приказал прекратить операцию в 05.45, «когда стало ясно, что любые дальнейшие попытки вывезти людей будут самоубийственными для экипажей лодок». Но лейтенант Рассел Кеннеди из 23-й канадской саперной роты продолжал рейсы даже после рассвета. Артиллерия пыталась стрелять дымовыми снарядами, но было сыро, и они мало чего добились. В предпоследний рейс Кеннеди захватил трофейные немецкие спасательные пояса на случай, если кто-нибудь захочет плыть. «С ними он совершил две поездки и оставил примерно сотню тем, кому они могли пригодиться. В каждый рейс он набирал массу людей. В первый раз погибли пятеро. Во второй поездке он едва уцелел, ранило почти всех, многие погибли. Это был доблестный поступок, но он не мог себе позволить его повторить»
[1289].
8-я рота Смачного и еще одна группа под командованием лейтенанта Пуделко – арьергард – всю ночь ждали вестового с приказом оставить позиции, как им было обещано. Ждали напрасно, гадая, то ли вестовой убит, то ли заблудился в темноте, а возможно, ответственный за это офицер просто забыл. Незадолго до рассвета, когда не осталось сомнений, что его рота выполнила свой долг, Смачный приказал своим людям отступать. Пуделко последовал его примеру, но, когда они подошли к реке, поняли, что опоздали. Лодок почти не было видно, множество раненых лежали на глинистых отмелях. Пуделко был убит в воде. Почти всех захватили в плен, когда появились немцы
[1290]. Отец Губерт Мисюда, капеллан 3-го батальона, носил раненых к лодкам и отказался покинуть тех, кто остался позади. «В течение последних трех дней капеллан ходил по полю боя: благословлял, выслушивал исповеди, бинтовал раны, фиксировал смерти, собирал жетоны. Все эти дни и ночи, сам на грани психического расстройства, он поддерживал тех, кто терял дух. Мисюду застрелили в воде, когда он помогал другим подняться в одну из последних лодок»
[1291].
В 06.00 один поляк записал: «Последняя оставшаяся лодка все возвращается. Немецкие ракеты сияют так ярко, что освещают не только нас на берегу реки, но и тех, кто находится на другой стороне, когда они ползут через дамбу, которая теперь их единственное укрытие»
[1292]. Сержант-майор Легкого полка, отправив своих людей, решил, что ему пора уходить. Он разделся полностью: на его глазах уже утонули трое. Добравшись до Дрила, он встретил там майора Линтона «в женской блузке и фланелевых брюках»
[1293]. Местные жители и фермеры, поняв, в чем дело, несли продрогшим пловцам любую одежду, какую только могли найти». Солдаты, плывшие голыми, смущались своей наготы, но не женщины, которые отдавали им одежду и сабо
[1294].
Когда майор Пауэлл достиг южного берега, он обернулся, оглядывая тот, с которого они приплыли. «Я смотрел на него несколько секунд, а потом вдруг понял, что нахожусь напротив. Это было ощущение полного неверия. Я просто не мог поверить, что выбрался оттуда живым»
[1295]. От реки бойцы шли по белой направляющей ленте через грязную дамбу. Обессиленный, дрожащий от холода, один десантник с прекрасным голосом все же затянул When the Lights Go On Again («Когда снова вспыхнет свет»). Все больше голосов присоединялись к нему, пока наконец не показалось, что поют пара сотен человек
[1296].
Немцы, наконец осознав, что 1-я воздушно-десантная дивизия спасается бегством, накрыли Дрил артиллерийским огнем. По дороге в деревню лейтенант Хэй остановился поговорить с капитаном из 43-й дивизии. «Господи, не стойте тут! – испугался тот. – Это опасно!»
[1297] Хэй не мог не рассмеяться: это было самое безопасное место больше чем за неделю. В Дриле майора Кейна встретил бригадир Хикс. Он внимательно оглядел майора. «Ну по крайней мере один офицер побрился», – сказал он. «Меня хорошо воспитали, сэр», – улыбнулся Кейн
[1298].
