Любое сопротивление – физическое и моральное – отступало перед угрозой голодной смерти. Вермахтовцы в Роттердаме, вероятно, хвастались, что им не нужно платить в борделе. По словам мичмана по фамилии Хоффман, «за полбуханки хлеба они могли получить от голландок все что пожелают»
[1502].
По мере того как в Лондон поступало все больше и больше надежных свидетельств гуманитарного кризиса, росло давление на политиков, от которых требовали хоть что-нибудь предпринять, чтобы избежать социальных волнений. Когда Монтгомери узнал, что правительство Нидерландов в изгнании жалуется на то, что он не предпринимает достаточно усилий, чтобы облегчить положение, он написал Эйзенхауэру: «Вопрос совершенно ясен. У меня нет свободных войск для нападения на немцев в Западной Голландии. Если немцы уйдут из Западной Голландии, я должен буду идти на восток и сражаться с ними. Биться с немцами на востоке и одновременно идти в Западную Голландию я не могу с моими нынешними ресурсами. Я могу выбрать один из этих двух вариантов, но не оба… И я не понимаю, почему меня сделали козлом отпущения. За исключением того, что грязь, которой швыряются все вокруг, падает на меня!!»
[1503]
Такой же кризис переживали и освобожденные области Нидерландов, и Бельгия. Монтгомери, следует отдать ему должное, поднял в феврале такую шумиху, что заставил Главное командование распределять запасы продовольствия, поскольку мирным жителям выделяли лишь треть рациона, который получали солдаты союзников. Голодные дети околачивались около лагерей союзников и рылись в помойных баках, куда выбрасывали объедки пайков. Некоторые в обмен на еду предлагали себя. Остриженные молодые женщины, якшавшиеся с немцами, бродили вокруг, отвергнутые всеми. Многим пришлось податься в проститутки.
«Немцы все опаснее по мере того, как ухудшается их положение на фронтах»
[1504], – писал один из подпольщиков об усилении репрессий. В ночь на 7 марта 1945 года голландские подпольщики, переодетые в немецкую форму, намеревались угнать машину на дороге из Апелдорна в Арнем. Машин было немного, и они остановили BMW, в котором ехал обергруппенфюрер СС Ганс Альбин Раутер. В перестрелке Раутер был ранен и притворился мертвым, а его спутников убили. Прибыл немецкий патруль и отвез его в больницу. Нападавшие скрылись. Гиммлер, игнорируя случайный характер засады, расценил это событие как повторение убийства Рейнгарда Гейдриха в Праге и приказал казнить 500 заложников в Нидерландах. Казнили только половину, в том числе 117 человек, доставленных на место засады в автобусах. Их расстреляла длинная шеренга солдат в зеленой форме военной полиции, служивших во время сражения в боевой группе Раутера»
[1505].
Страх перед растущим влиянием коммунистов сыграл свою роль в напряжении, царившем в Лондоне в марте, но до тех пор, пока на Зейсс-Инкварта не оказали серьезного давления, никаких соглашений о распределении гуманитарных поставок достичь не удавалось. После переправы Монтгомери 24 марта 1945 года через Рейн в Везеле 1-я канадская армия 5 апреля повернула влево, захватив немцев и Зейсс-Инкварта в Западной Голландии за линией Греббе. То, что осталось от Арнема, освободили десять дней спустя, но 3,6 миллиона мирных граждан все еще в главных городах. В то время как Красная армия готовилась к наступлению на Берлин, Зейсс-Инкварт заигрывал с голландским подпольем. Спасая свою шкуру, он надеялся, что сможет заключить сепаратную сделку и каким-то образом снова сделать Нидерланды нейтральными. Он предложил прекратить казни и разрешить поставки продовольствия на оккупированные территории, а также прекратить боевые действия, если союзники сделают то же самое. Но, если они пойдут в наступление, немцы взорвут дамбы и затопят страну. Поскольку этот демарш давал единственный шанс обеспечить продовольствием голодающие города, союзники были готовы к переговорам.
28 апреля начальник штаба Монтгомери генерал-майор Фредди де Гинган и высокопоставленные канадские офицеры встретились с представителями Германии недалеко от Амерсфорта. Штаб Эйзенхауэра поставил в известность об этом генерала Алексея Антонова, начальника штаба Ставки, Верховного командования Красной армии. Сталин опасался, что немецкие войска из Голландии могут перебросить на восток. Западные союзники заверили его, что готовы включить в свои условия запрет на любой подобный маневр, хотя «в настоящее время у немцев нет никаких путей для вывода войск из этой области»
[1506]. Поскольку Сталин подозревал, что американцы и британцы могут заключить сепаратный мир, на каждой такой встрече должен был присутствовать генерал Иван Суслопаров, представитель Красной армии в штабе Эйзенхауэра.
Де Гингана сопровождал бригадир Билл Уильямс, начальник разведки Монтгомери. Он описал, как немец вошел и дал нацистский салют. «Фредди решил не отвечать на него и не подал немцу руки… Чтобы осчастливить русских, мы попросили их прислать своего представителя. Они прислали человека, идеально подходящего для такой работы, он был ростом под два метра, внушительного вида. Никогда не забуду, какое лицо было у немца, когда оказалось, что он не достает этому гиганту и до подбородка»
[1507]. Немцев отправили обратно, чтобы обсудить детали с Зейсс-Инквартом и сообщить ему, что он должен присутствовать на совещании два дня спустя. Было достигнуто предварительное соглашение, что немцы не будут стрелять по самолетам, сбрасывающим припасы, в то время как союзники остановятся на своих нынешних позициях в Нидерландах и прекратят все бомбардировки. На следующий день эскадрильи американских бомбардировщиков B-17 и британских «Ланкастеров» появились над обозначенными зонами десантирования у наиболее пострадавших городов и сбросили 500 тонн продовольствия. В общей сложности было подготовлено 10,4 миллиона пайков для доставки морем и по воздуху после того, как авиация союзников выделила свои бомбардировочные эскадрильи
[1508].
Незадолго до 13.00 30 апреля начальник штаба Эйзенхауэра генерал Уолтер Беделл Смит достиг Ахтервельда, расположенного в восьми километрах восточнее Амерсфорта. Он должен был встретиться с Зейсс-Инквартом в деревенской школе, имевшей два входа, по одному на каждую делегацию. 1-й канадский корпус все организовал и предоставил охрану. Главная улица была забита служебными машинами и толпами местных зевак, завороженных зрелищем. Фредди де Гинган, Билл Уильямс и генерал Суслопаров появились первыми. «Русские в своих мундирах, – сообщали канадцы, – которые, по-видимому, совсем недавно доставили из ателье, со сверкающими эполетами, вызвали большой интерес, и, когда появилась подтянутая, симпатичная переводчица тоже в красивой форме лейтенанта, толпа буквально вытаращила глаза»
[1509].
