Части 406-й дивизии запаниковали к юго-востоку от Мука. «C огромным трудом мне и генералу Шербенингу удалось удержать наши войска на позициях для атаки. А мне самому лишь чудом удалось не попасть в плен в районе Папен-хилл»
[611]. В полдень Фельдт услышал, что передовые отряды 3 и 5-й парашютных дивизий уже в Эммерихе. Он немедленно отправился туда, но был поражен, обнаружив, что в составе каждой из них было по одному слабому батальону, в основном из солдат, переживших битву за Нормандию. У них почти не было тяжелого оружия. Вернувшись на командный пункт, Фельдт выяснил, что Модель и генерал Майндль уже там. Он выразил удивление по поводу состояния двух парашютных дивизий и сказал, что их придется объединить в боевую группу под командованием майора Карла Хайнца Беккера.
Спавший под деревом бригадный генерал Гэвин, услышав, проснувшись, звуки поезда, едва смог встать из-за поврежденной спины. Не обращая внимания на боль, он все же взял свою винтовку М-1 и отправился проверить позиции. Одной из ключевых задач в этот день была зачистка зон высадки: во второй половине дня должны были приземлиться 454 планера из 82-й воздушно-десантной дивизии. Но сначала он встретился с капитаном Бестебрёртье в отеле «Сионсхоф». Тот собрал почти 600 участников Сопротивления с оранжевыми повязками на рукавах.
Гэвин предупредил, что немцы убьют их, если захватят. «Нам все равно, – ответили они. – Дайте нам оружие от ваших мертвых и раненых, и мы будем сражаться за вас»
[612]. Гэвин согласился и сказал, что их главная задача – убедиться, что немцы не взорвали мост.
По словам Мартейна Луиса Дейнума, директора концерт-холла De Vereeniging, небольшая группа американских десантников после неудачной попытки добраться до моста всю ночь билась с немцами самостоятельно. «Трое хмурых и грязных молодых десантников вошли с пулеметами и стали стрелять из окон. Мы ушли в погреб. Нет электричества»
[613]. Дейнум подумал, не пьяны ли они. Один сказал: «Немцы паршиво стреляют». Дейнум не понял, что батальон подполковника Уоррена, не сумевший добраться до моста, все еще сражается в Неймегене против боевой группы «Хенке». В других частях города американских десантников приглашали в дома – мыться, бриться и чистить зубы. «Некоторые чистят зубы по три раза на дню, – дивилась госпожа Висман. – Им не нравится, когда их сравнивают с томми [британцами]. Они считают их тяжелыми на подъем, говорят, именно американцы должны идти первыми»
[614].
После встречи в «Сионсхофе» Гэвин отправился на командный пункт 508-го парашютно-десантного полка, выяснить, что именно произошло с батальоном Уоррена. Ранние сообщения о его успехе во взятии моста оказались ложными. Гэвин был в ярости от того, что Уоррен не пошел по берегу реки в соответствии с приказом, а направился прямо в город, решив, что «все будет хорошо»
[615]. Батальон Уоррена все еще был связан боями в центре Неймегена, как раз в тот момент, когда 508-й полк находился под угрозой с востока.
Утром, еще до десяти, Гэвин получил сообщение, что подошли вплотную к зоне высадки планеров. Это было частью попытки корпуса Фельдта перейти в контрнаступление. Американские наблюдатели заметили нападение на Грусбек с церковной колокольни. Отец Хук, приходской священник, упорно ходил из дома в дом, навещая паству, несмотря на стрельбу и случайные разрывы снарядов. Десантники привыкли к этому, и он вспоминал: когда становилось опасно, солдат высовывал голову из окопа и кричал: «Отче, в укрытие!»
[616] И он сразу же бросался ничком на землю.
Расположившийся в первую ночь на опушке леса, откуда был виден Рейхсвальд, 508-й парашютно-десантный полк прекрасно понимал, что стоит на самой границе с Германией. Личный состав получил приказ ни с кем не общаться, а если увидят, что кто-то приближается к передовой, сразу стрелять: «Там все враги»
[617]. Неизбежно случались трагические ошибки. Однажды солдаты застрелили своего же взводного. Лейтенант полка признал, что они «не особо заботились о том, как зачищать город. Например, обнаружив немца в доме, подходили к двери и говорили: “Kommen Sie hier!” (“Идите сюда!”) Если кто в доме зашевелился, окатывали все внутри огнем из “томми-ганов”»
[618].
Однако голландцы, похоже, смогли простить освободителям почти все. «Люди выходили из домов, – писал Дуэйн Бернс из 508-го полка в Беке, – а у них все дворы в окопах, и оттуда головы солдат торчат. Они были очень дружелюбны и рады нам, предлагали и еду, и напитки, но в основном хотели поговорить, дать любую информацию, которой располагали»
[619]. Одного бойца из отряда Бернса ночью убили. «Мы похоронили его на углу пустыря за КПП. Солдат, сын священника, прочел пару отрывков из своей Библии, сказал молитву. Потом мы зарыли тело, разровняли землю, оставили на могиле каску и жетон. Голландцы, местные жители, пришли позже, положили на могилу цветы из своих садов».
В Моке, примерно в десяти километрах к югу, десантник, под огнем переходивший из дома в дом, был поражен, когда дверь внезапно открылась. «Я выхватил кольт, уже хотел стрелять, – писал он. – В дверях стояла пожилая голландка с чашкой кофе, куском пирога и парой ломтиков хлеба»
[620]. Потрясенный десантник поблагодарил ее за гостеприимство, но умолял не выходить из дома ради ее же безопасности.
Утром немецкие нападения на блокпосты и деревни были столь же плохо скоординированы, как описал генерал Фельдт, но некоторые все еще представляли реальную угрозу для зон высадки. Роту «С» капитана Энтони Стефанича из 505-го парашютно-десантного полка на юго-востоке Грусбека обстреляли немцы, укрывшиеся в стогах сена. Стефанича, набожного католика и «легенду полка», солдаты боготворили
[621]. Он отдал приказ, и рота пошла вперед стрелковой цепью – очистить поле от немцев, – как только планеры зашли на посадку. «Солдаты роты “C” стреляли, – писал один из его офицеров, – а немцы убегали от нас. Мы их загоняли, как охотники зайца. Вдруг один немецкий солдат, в одиночку бежавший по небольшому оврагу примерно в 75–100 ярдах от нас, остановился, обернулся и выстрелил в нашу с капитаном сторону. Пуля попала “Стефу” очень близко от сердца, и он упал у моих ног»
[622]. В других сообщениях говорится, что Стефанич под огнем пытался спасти планериста; но исход тот же
[623]. Два лейтенанта оставались с ним, когда он умирал, и Стефанич не раз призывал их «убедиться, что в роте все как надо». Его солдаты, не стыдясь слез, плакали над умирающим командиром, а после укрыли его парашютом, как саваном.
