Ни разу не упоминает Барант имени другого великого поэта, Михаила Лермонтова, который через вюртембергского посланника князя Генриха Гогенлоэ был хорошо известен в дипломатических кругах, где его появление выходило за рамки обычного светского знакомства. Автор стихотворения «Смерть поэта» в первую очередь привлек внимание тех дипломатов, которые были знакомы с Пушкиным и находились в Петербурге в трагические дни. Барант, писатель и историк, хорошо знакомый с Пушкиным, принадлежал к числу самых просвещенных, интересовавшихся его творчеством. В январе 1840 г. Лермонтов как известный русский поэт был приглашен на новогодний бал во французское посольство
[315].
Тем не менее в данном случае причины молчания Баранта вполне объяснимы: его сын Эрнест, которого Лермонтов вслед за В. Белинским именовал «салонным Хлестаковым» и ставил на одну доску с Жоржем Дантесом
[316], 18 февраля 1840 г. дрался с поэтом на дуэли
[317].
Лермонтоведы неоднократно указывали на то, что дуэль Лермонтова с Барантом была спровоцирована. Подобная провокация могла иметь двойную цель. Прежде всего, дуэль являлась крупнейшей неприятностью для французского посла и могла повлечь за собой его удаление из Петербурга в условиях обострившегося Восточного вопроса и затянувшегося отъезда в Париж посла России во Франции графа П.П. Палена (он оставался в России на протяжении трех месяцев и только в марте 1840 г. отправился во Францию). Кроме того, дуэль также давала повод удалить Лермонтова из столицы
[318].
Действительно, 13 апреля 1840 г. было принято решение о переводе Лермонтова в армейский полк с лишением гвардейского звания. По указанию Николая I поэт был выслан из Петербурга в Тенгинский пехотный полк, расквартированный на Кавказе и участвовавший в войне против горцев.
Несомненно, эта дуэль, а также намерение Баранта и его супруги добиться высылки поэта нанесли ощутимый урон репутации французского посла
[319]. Оказалось, нашлись люди, которые были возмущены поведением Барантов и встали на защиту Лермонтова; «…среди всех, с кем мы встречаемся, воцарилось равнодушие и забвение после строгого и справедливого осуждения и забвения г. Лермонтова», – писал посол секретарю посольства барону д’Андре 23 мая (4 июня) 1840 г. Не желая ссориться с русским обществом, Барант склонялся к тому, чтобы принять участие в хлопотах о прощении Лермонтова, но шеф жандармов А.Х. Бенкендорф всячески удерживал его от этого шага, продолжая чернить поэта
[320].
В августе 1841 г. барон де Барант и его жена получили отпуск. На прощальном ужине Николай I и Александра Федоровна тепло попрощались с супругами, выразив желание как можно скорее вновь их увидеть в Петербурге
[321].
21 августа на борту французского фрегата «Danaé» («Даная»), доставившего в Кронштадт поверенного в делах Франции в России Огюста Казимира Перье
[322], посол отбыл из России. Прибытие французского судна в Кронштадт было необычным явлением: последний раз французский корабль появлялся в водах Балтики семнадцать лет назад. Это был фрегат, отправленный за французским дипломатом графом П.-Л. Ла Ферроне. По словам Баранта, прибытие судна вызвало большой интерес в Петербурге. На его борт поднялись морской министр А.С. Меншиков, адъютанты императора Николая, князь Долгорукий и некоторые другие придворные, а также второй сын государя, великий князь Константин. Сам государь, однако, уклонился от этого визита. Барант, не желая усматривать в отказе политический подтекст, сообщал в Париж, что это было связано исключительно с тем фактом, что год назад Николай не поднялся на борт английского фрегата, прибывшего за лордом Кланрикардом, и теперь стремился «сохранить полное равновесие»
[323].
Барон рассчитывал вновь оказаться в Петербурге к весне будущего года, однако вернуться в Россию ему было не суждено. В самом конце 1841 г. в двусторонних отношениях произошел дипломатический инцидент: посол России во Франции граф П.П. Пален в отсутствие старейшины дипломатического корпуса австрийского посла графа Антона Аппоньи уклонился от возложенной на него обязанности поздравить короля Луи-Филиппа с Новым годом. С Паленом, как это водится, приключилась обычная «дипломатическая болезнь». Поверенный в делах Франции в России Казимир Перье получил распоряжение не являться к высочайшему двору 18 декабря 1841 г. в день тезоименитства государя императора
[324].
С тех пор послы так и не вернулись к исполнению своих функций, хотя официально отозваны не были. Интересы двух стран отныне представляли поверенные в делах
[325].
