Во время путешествия по югу России Баранту не раз доводилось располагаться на ночлег в домах местных чиновников или богатых купцов. Проезжая Харьков, он остановился в одном купеческом доме, поразившим его своей роскошью и стилем
[559]. Посол был поражен контрастом между обликом хозяина, его образом жизни и убранством дома. И это, по словам дипломата, было типичным явлением. Он писал: «Жизнь, которую ведут русские купцы с их простыми нравами, с их приниженным положением в обществе плохо согласуется с роскошью, с которой они обставляют свое жилище. Бросается в глаза контраст между золоченой лепниной, шелковыми драпировками, резной мебелью и обликом хозяина дома с его длинным рединготом, волосами, остриженными в кружок и бородой. Обычно ни он, ни его семья не живут в этих роскошных апартаментах. Они занимают комнаты, более удобные для них. Только в исключительных случаях, в день свадьбы или по большим праздникам, они показывают свои прекрасные залы».
Будущее, однако, по мнению Баранта, было за новым поколением предпринимателей: «Я думаю, что уже ближайшие потомки этих мужественных торговцев не будут отличаться такой же скромностью. Родители уже заботятся об образовании детей, обучают их иностранным языкам, приучают носить фрак и брить бороду. Они начинают задумываться о европейских путешествиях. Они читают книги и газеты. Юная дочь нашего хозяина говорила по-французски так же, как мы. Ее очень элегантный кабинет украшали рисунки. Она играла на пианино; ее манеры были просты и изящны. Казалось, она обучалась в парижском пансионе»
[560].
Главный тормоз, мешавший эффективному развитию в России торгово-предпринимательского класса, Барант усматривал в отсутствии соответствующей законодательной базы, нерешенности вопроса, связанного с земельной собственностью и правом ее приобретения лицами недворянского происхождения. Он писал: «Если бы не существовало запрета для лиц недворянского звания и иностранцев владеть землями (с крестьянами), население, культура, промышленность, цивилизация, развивались бы более энергично и равномерно на просторах империи. Торговцы бы обогащались, капиталисты бы с усердием создавали прибыльные сельскохозяйственные предприятия. Вместо этого они могут приобретать только лес, который им продают по весьма низкой цене дворяне, когда больше нечего рубить и надо ждать долгие годы, пока он снова вырастет»
[561].
Инертность властей в этом деле, по словам посла, объяснялась тем, что купечество воспринималось как сословие «слишком аморальное», чтобы предоставлять ему более обширные права. И это при том, что торговцы беспрекословно жертвовали огромные средства на благотворительность. Барон приводит свой разговор с министром внутренних дел Строгановым, который поведал ему, что знает не одну сотню купцов в Петербурге, которые «по его первому слову, без всякого промедления и, не требуя никаких объяснений, готовы предоставить по 2 тыс. рублей под одну лишь гарантию, что деньги пойдут на благое дело». Правда, министр сожалел, что купцы отдают эти суммы «не раздумывая, с религиозной покорностью, но без всякого энтузиазма»
[562].
К какому же заключению относительно развития средних слоев в России приходит барон де Барант? Он полагал, что средний класс в России находится только в стадии формирования. Несмотря на «…быстрый рост потребления и производства, прогресс торговли и промышленности, в России еще не создан торговый класс, и еще нет ощутимых перемен в структуре общества»
[563]. Кроме того, по мнению Баранта, в России еще нет потомственного среднего класса: большинство состояний, созданных торговцами, вышедшими из крепостных, существуют только в одном поколении. Их дети, по его словам, «не получают никакого образования. Они остаются людьми грубыми и неотесанными. Не пройдя испытания бедностью и не обладая коммерческой жилкой, позволившей разбогатеть их отцам, они очень быстро проматывают полученное ими наследство, участвуя в сомнительных сделках или проводя жизнь в низменных и глупых наслаждениях»
[564].
Барант с сожалением констатирует: «Поведение правительства по отношению к средним классам никак нельзя назвать предусмотрительным. Их богатства возрастают, развивается их торговля; им не чужды чтение и образование; их дети перенимают европейские нравы и манеру одеваться; скоро они отправятся путешествовать в Европу. И в это же самое время не делается ничего, чтобы улучшить их социальное положение, сократить дистанцию, отделяющую их от высших классов»
[565].
Рассуждая о характере русского народа, Барант отмечал, что более спокойным, смиренным и подчиненным его делало свойственное русским почтительное отношение к религии и церковному культу. «Трудно себе вообразить народ, более усердный и точно исполняющий религиозные обряды, чем русские, – писал он. – Никогда человек из народа не пройдет мимо церкви, не поклонившись и не перекрестившись… В углу каждой комнаты, начиная от дворца императора и заканчивая самой бедной избой, есть икона». В то же время, по меткому замечанию посла, «строгое следование религиозным канонам вовсе не препятствует ни пьянству, ни нарушению порядка, ни обману, ни воровству». Он описывает случай, когда два простолюдина зимой ограбили и убили путешественника, а после укрылись в соседнем лесу в шалаше из веток. Спустя несколько дней их обнаружили сидящими перед паштетом из гусиной печени и умирающими от голода; они не осмелились даже прикоснуться к лакомству, поскольку дело происходило во время поста
[566].
Барант критически оценивал положение священников в России: «Невозможно не удивляться, видя, что у народа, набожного до суеверности, священники не имеют ни малейшего авторитета, не пользуются ни малейшим уважением, не привлекают, так сказать, ни малейшего внимания со стороны общества. Выходцы по большей части из низших сословий, необразованные, женатые и обреченные сражаться со всевозможными обыденными нуждами, священники отправляют религиозные церемонии, но не оказывают никакого влияния на народ […] В настоящее время русская религия есть религия деревенская, и ничего более»
[567].
