– Но ведь с ним был стажёр. Что он говорит?
В кабинете повисает долгая пауза. Всё затихает, и женщина слышит своё дыхание. Громкое. Тяжёлое.
– Надежда, то, что я вам сейчас расскажу, может испугать вас, но я прошу, выслушайте меня внимательно. Возможно, вы сможете мне помочь разобраться, почему же Борис так поступил, – Поляков извиняется и выпивает полстакана воды, затем продолжает: – Нет никакого стажёра. Я до сих пор пытаюсь понять, о каком стажёре мне говорил Борис. Я сначала не придал этому значения, но теперь и вы упомянули этого стажёра. Понимаете, наша опергруппа осмотрела место, где нашли Бориса, и не обнаружила следов кого бы то ни было.
– Но ведь кто-то же был с ним, – Надежда достаёт из сумки салфетку и протирает глаза от слёз. – Не один же он туда поехал. Он мне по телефону говорил о стажёре, что с ним поедет. Вам говорил. Значит, был он с кем-то? Зачем тогда он это говорил нам?
– Может, был, – Поляков смотрит в окно. Начинается дождь, и крупные капли лупят по стеклу, полицейский оборачивается и говорит: – А может, и не было.
– Вы хотите сказать, что мой муж был сумасшедшим?
– Нет, что вы. Но тот факт, что Борис говорил о стажёре, хотя никакого стажёра я к нему не приставлял, заставляет задуматься. Да и последние месяцы Борис находился в каком-то отрешённом ото всех и всего состоянии. Но службу нёс он лучше всех в нашем отделе. – Поляков садится за свой стол. – Но знаете, что для меня самое непонятное в этом всём?
Вдова отрицательно мотает головой.
– То, что этот посёлок, Озёрный, брошен почти тридцать лет.
– Я уже ничего не понимаю, – говорит Надежда, и вновь слёзы текут по её щекам. – Зачем же он туда поехал?
В этот момент в дверь кто-то стучит, Поляков разрешает войти, и дверь открывается. На пороге стоит высокий мужчина. Худой. Он похож на Бориса, но только сильно постаревшего. Вокруг глаз большие синяки, а сами глаза красные, явно от недосыпа. Мужчина проходит в кабинет и негромко здоровается. Поляков встаёт и подходит к Хромову Николаю Павловичу, жмёт ему руку, выражает соболезнования. Николай Павлович садится рядом с Надеждой, берёт её руку и тихо произносит:
– Татьяна в больнице. Как только мы узнали о смерти Бори, у неё приступ случился.
Некоторое время в кабинете висит тишина, и Надежда вновь слышит своё тяжёлое дыхание. Тишину нарушает Поляков:
– Николай Павлович, я никак не могу понять, зачем Борис поехал в Озёрный. У вас есть какие-нибудь версии? Предположения?
– Хм… – Хромов-старший смотрит под ноги, словно ищет там ответ. – Жили мы в Озёрном. Но началась перестройка, посёлок начал пустеть. Все стремились в Ленинград, другие крупные города, ну и наша семья не была исключением, – Николай Павлович просит воды у Полякова, тот наливает стакан и протягивает мужчине. Хромов выпивает и продолжает. – Мы собирались уехать ещё летом, но с разменом квартиры не срасталось, и мы уехали только в конце сентября. Нам очень хотелось, чтобы Боря пошёл в четвёртый класс в Ленинграде, но в итоге он весь сентябрь не учился. Каникулы догуливал, как мы с Татьяной шутили. Но случилось то, что полностью перевернуло нашу счастливую семейную жизнь. Нашего сына изнасиловали.
Эти слова звучат очень громко. Они словно разрывают пространство и залезают в уши, разрывают барабанные перепонки и забираются в глубину мозга. Чувствуется, как они там ползают, словно насекомые. Пытаются пробраться под кору мозга и впиться своими жвалами, передавая ужасную информацию об изнасиловании мальчика.
Надежда слегка трясёт головой, будто пытается выкинуть этих злосчастных насекомых из головы.
– В тот день, – продолжает Николай Павлович, – произошло солнечное затмение. Большинство семей с детьми уже уехали из Озёрного, и Боря пошёл на водонапорную башню один. Друзей в посёлке у него не осталось. Там на него и напали.
– Боря никогда мне не говорил об этом, – произносит вдова.
– Он забыл об этом, – говорит Хромов-старший и смотрит на Надежду. – Я не знаю, как это могло произойти, но, когда мы переехали в Ленинград, он ни разу не вспоминал об этом. И жил так, будто ничего не случилось. Мы с супругой, конечно, не напоминали сыну и старались сами забыть об этом, как и он.
– Преступника поймали? – спрашивает Поляков.
– Да ну какой там, – отмахивается Николай Павлович. – Борис утверждал, что это была мумия, но сами понимаете, у страха глаза велики. Расследование зашло в тупик, насильника никто не поймал. Да, как нам тогда казалось, что никто и не ищет. Потом мы переехали в Ленинград и всё – с нами не связывался ни один следователь, хотя мы все контакты оставили.
Надежда замечает, как Поляков хочет что-то сказать. Скорее всего, начальник двадцать седьмого отдела полиции хочет защитить честь полиции, сказать, что органы всегда делают всё, что в их силах. Но, видимо, решает, что сейчас это неуместно, и молчит.
– Но, когда Борис позвонил нам поздно вечером и сказал, что едет в Озёрный, мы с супругой занервничали, – продолжает Хромов-старший. – Просили его туда не ездить. Мы боялись, что он всё вспомнил и зачем-то решил туда поехать. Он нас не послушал, кричал, что едет расследовать убийство, мне показалось, что о том случае он и не вспомнил. А потом мы уже не смогли дозвониться до сына.
– А когда вы последний раз видели сына? – интересуется Поляков. Вопрос звучит, как на допросе, но Виктор Сергеевич этого не замечает. Видимо, профессиональная издержка.
Николай Павлович задумывается и через минуту говорит:
– Давно, очень давно, – он опускает голову.
Вдова замечает, как на лице мужчины отражается разочарование в самом себе. Словно только сейчас мужчина осознал, как же он был глуп, что не встретился с сыном. Ведь отец всегда должен принимать участие в жизни своего ребёнка. Независимо от возраста и расстояния.
– Думаю, полгода, может, больше, – продолжает Николай Павлович. – Мы постоянно разговаривали по телефону. Но это совсем не то. Глаз не видно.
В этот момент звонит телефон на столе начальника. Поляков хватает трубку и говорит:
– Поляков слушает… да… понял, – он кладёт трубку на рычаги телефонного аппарата. – Бориса доставили в морг, мы можем ехать на опознание.
От этих слов Хромов-старший совсем поникает. Ни один родитель не желает получить приглашение в морг на опознание своего ребёнка.
Поляков надевает китель, и все трое выходят из кабинета. Когда они спускаются вниз и оказываются на улице, Надежда обращается к Полякову:
– Скажите, а то убийство, которым занимался Борис, раскрыли?
– Да, – Поляков открывает заднюю дверь служебной машины и помогает сесть Надежде. – На следующий день.
– Кто это был?
– Молодой человек убитой.
– Но вы говорили, что убийство было ритуальное. Он сатанист?
– Нет. Он наркоман. Пытался обставить всё так, чтобы мы подумали о ритуале. Хотел запутать следствие, как он сам признался на допросе.
