«Все обойдется, – думала Алла, пока неприметный автомобиль мчал ее куда-то по Москве. – У них ничего нет против меня. Мне просто зададут несколько вопросов, дадут подписать протокол и отпустят. Надо только будет сказать все, как надо, ничего не перепутав. Что Волошин сам приказал мне перевести деньги, что при мне подписал документы… Я ведь ожидала этого, догадывалась, что меня могут вызвать в милицию как свидетеля, и тщательно продумала каждое слово. Еще немного – и это закончится. Максимум каких-то пара часов – и все будет позади…»
Когда они прибыли в здание милиции, она уже почти совсем успокоилась и отлично владела собой.
– Проходите. – Дверь кабинета распахнулась перед ней.
Внутри, на стуле у окна, сидел тот, кого ей не очень-то хотелось сейчас видеть, – любовник и сообщник. И вид у него был совершенно потерянный. Нет, на его лице не было видно синяков и кровоподтеков, модный костюм не потерял своего презентабельного вида – но обладатель его выглядел жалким и сломленным.
– Алла, – тихо сказал он, едва она появилась в дверях. – Аллочка… Я все им рассказал. Во всем признался…
Она без приглашения опустилась на стул.
– Дурак ты, Грушинский. Тряпка и трус. Такое дело испортил…
Миша ничего не ответил, только отвернулся.
Со стороны могло бы показаться, что она просто глубоко вздохнула. Но это был не вздох. Это был прощальный хрип самурая, вонзившего себе в живот кусунгобу – нож для харакири.
Глава одиннадцатая, в которой Волковской возвращает Веру
Когда после трудного разговора о смерти Лиды Вера не приехала ночевать, Волковской принял это с пониманием. Да, конечно, сейчас она не хочет видеться с отцом и, возможно, не захочет этого еще некоторое время. Пару-тройку дней ей надо побыть одной (вероятнее всего, в ее квартире на Сиреневом бульваре), осмыслить свои отношения с родителями, покопаться в детских воспоминаниях, подумать, как ей жить дальше. Но так как Вера разумная молодая женщина – а в разумности дочери Волковской никогда не сомневался, – то через некоторое время она поймет, что было бы безумием разрушать их счастливую жизнь, их такой плодотворный союз из-за той, которой давно уже нет. Мертвая мать не может дать Вере больше ничего, кроме случайно попавшего в его коллекцию кольца. Живой отец способен дать все. Значит, с отцом следует помириться и поддерживать его в дальнейшем. В том, что Вера придет именно к такому выводу, Волковской был уверен. И тогда… тогда все вернется на круги своя. Она снова станет работать на него, как послушная дочь, и это будет совсем нелишним. Когда лишаешься одного источника энергии, неплохо бы для поддержания обычного уровня побыстрее восполнить его другим.
Неудачи в его практике случались редко, но с Виктором Волошиным – как ни прискорбно, но он вынужден это признать, – Волковской потерпел полное фиаско. И это было очень странно… Волошин подвергся сильнейшему энергетическому воздействию, даже двойному воздействию, потому что первый раз Вера напортачила, и ей пришлось повторить обряд. Прошло немало времени, больше двух месяцев, за это время объект должен был уже ослабеть душой и телом, впасть в депрессию, захлебнуться в потоке обрушившихся на него неприятностей. Во время своего визита в интернат он именно так и выглядел – грязный, оборванный, жалкий… И вдруг – такая перемена. Он, Волковской, на расстоянии чувствовал, как затягивается брешь в ауре подопытного, как слабеет с каждым днем, с каждой минутой поток поступающей оттуда энергии. Неужели Вера права, и донор действительно находится под защитой более сильного, чем он, Волковской, колдуна? Подобная мысль отчаянно пугала и заставляла искать другие версии объяснения. Быть может, Волошин защитил себя тем, что не вернул в интернат своего убогого братца? Подтвердить это, как и опровергнуть, трудно – Дмитрий не знал, как и почему закрываются отверстия в ауре, его интересовало лишь то, как они появляются. Теперь он понял необходимость изучения и этой стороны процесса – хотя бы с целью оградить себя в дальнейшем от подобных неудач. Как только вернется дочь, они сразу же приступят к новому исследованию.
Однако дни шли за днями, вот они уже сложились в неделю, а Вера по-прежнему не появилась. Он стал звонить ей на мобильный – и на тот, которым Вера пользовалась постоянно, и на запасной номер, служивший только для работы – но оба аппарата были отключены. Городской телефон на Сиреневом бульваре тоже не отвечал. Волковской забеспокоился, связался с несколькими известными ему приятельницами дочери – и все в один голос заверили его, что уже давно ничего не слышали о Вере, сами пытаются ее найти, но безрезультатно.
После этого появился страх. Не только мистический страх, который вызывала у него невидимая противостоящая сила, но и совершенно обычный, можно сказать, нормальный – отцовский. Жизнь в двадцать первом веке так непредсказуема… куда более непредсказуема, чем в двадцатом… Что, если Верочка попала в автокатастрофу? Она-то водит осторожно, но дороги полны лихачей… Что, если она повстречалась с убийцей-маньяком или пусть даже обыкновенным бандитом? А может, ее убили грабители в ее квартире и она сейчас лежит там, запрокинув прекрасное белое лицо в обрамлении разметавшихся великолепных волос?
Не в силах переносить этих мыслей, Волковской сам поехал на Сиреневый бульвар – лишь для того, чтобы встретиться с запертой дверью. Ключей от ее квартиры у него не было. В прошлом году Вера взяла их у него под предлогом, что пустит ненадолго пожить подругу, которая поссорилась то ли с мужем, то ли с любовником. Тогда он не настоял на том, чтобы получить ключи обратно, и сейчас корил себя за это.
Несколько раз позвонив и не получив никакого ответа, он уже повернулся, чтобы идти к лифту, но тут отворилась соседняя дверь, и оттуда выглянула полная крашеная блондинка неопределенного возраста. Розовый стеганый халат делал ее похожей на гламурный матрас.
– Здравствуйте! – Она расцвела в улыбке. – Вы ведь папа Верочкин? Ой, я каждый раз, когда вас вижу, удивляюсь: такая взрослая дочь – у такого молодого интересного мужчины…
– Да, я ее отец, – не слишком вежливо прервал он ее грубые, как хозяйственное мыло, попытки кокетства. – И мне срочно нужна Вера. Вы не видели, она давно ушла?
Блондинка приложила палец с облезшим серебристым лаком на ногте к двойному подбородку.
– Постойте, погодите-ка… Когда же это я их видела? Позавчера, кажется… Да, точно, позавчера, в пятницу. Как раз «Поле чудес» начиналось, я домой спешила. Иду с сумками из магазина – а они мне навстречу из подъезда выходят.
– Кто это – они? – нахмурившись, поинтересовался Волковской.
– Ну Верочка ваша с… Ой! Ой-ой, я сейчас!
В глубине квартиры раздалось шипенье, запахло подгорелой едой. Блондинка исчезла, и Волковскому ничего не оставалось, как дожидаться ее, прислонившись к стене. Ему казалось, что этой дуры нет слишком долго, мучительно долго… Хотя отсутствовала блондинка всего-то пару минут.
– Суп убежал, – пояснила она, возвращаясь. – Я японский суп варю, по рецепту из «Работницы», с корнем сельдерея. Говорят, очень полезно, и худеешь с него – с сельдерея-то…
