«Повивальные бабки» не ослабят хватку, несмотря на все негативные последствия. Бедная Русь-матушка может поколениями мучиться в родовых схватках, пока выходящий пролетариат не увидит свет. Тиранический институт пыток так и сохранит за собой название «диктатуры пролетариата», а за этой вывеской найдется пристанище для разнообразнейших элементов – теоретиков-доктринеров и безнравственных авантюристов, убежденных коммунистов с ясными и гуманными взглядами и хладнокровных педантов, жестоких властолюбцев и игроков от коммунизма, ищущих наживы; русских и иностранцев. Поэзия диктатуры обернулась прозой абсолютизма, к которому едва ли можно добавить эпитет «просвещенный», – с беспорядочной, неумелой, полуанархистской властью, которую на время, на фоне скудных социальных условий, может удержать циничная тирания.
То, что именуется «пролетариатом» (до тех пор, пока он служит для прикрытия большевистских теорий и экспериментов), превращается в «массы», как только появляется вероятность, что этот класс может подвергнуться влиянию чужих учений и принципов.
«Использование религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче-крестьянской власти или для возбуждения к сопротивлению ее законам и постановлениям…» наказуемо (Уголовный Кодекс, ст. 119).
* * *
Любой из наблюдавших «диктатуру пролетариата» в действии в скором времени убеждается, что ничто подобное невозможно в западных странах. Даже самый наивный коммунист должен осознать это.
Неизбежен вопрос: быть может, старый российский режим, к методам которого, по иронии судьбы, вынуждены прибегать даже большевики, – это единственная подходящая для России форма правления?
Многое в правительственной системе большевиков напоминает, можно сказать, фактически представляет собой царский режим самых темных времен, даже в его еще более отталкивающей и косной форме. Сюда относится и жесткое ограничение личностных прав и свобод, и власть чиновников принимать «административные» решения, то есть, без закона и суда, и полная зависимость людей от своеволия власть имущих. Отсюда вытекает коррумпированная и морально прогнившая полиция, а также раздутая до невероятных размеров невежественная бюрократическая система, причиняющая постоянное беспокойство главам правительства. Как и раньше, бюрократия кормит привилегированную группу населения. Следует добавить, что народное представительство, составляющее для проформы половину или три четверти системы, организовано, конечно, иначе, чем при старом режиме, но оплетено такой сетью декретов, постановлений, законных и незаконных привилегий, что является по факту еще бесполезнее Думы, так часто подвергавшейся насмешкам. Разве это только призрак царизма?
Несомненно, старые традиции сыграли свою роль в создании особой русской формы коммунизма, поскольку западноевропейские доктрины, написанные толпой теоретиков, в большинстве своем не имеющих никакого практического опыта, оказались несостоятельны в столкновении с русской жизнью. Это должно было бы так или иначе произойти в любой стране. Старые институты и общественные устои везде имеют более глубокие и живучие корни, чем может казаться наивно убежденному коммунисту. Трудно сказать, считать ли детской наивностью или безумным высокомерием ту мессианскую веру, с которой многие из них стремятся убедить мир в том, что после тысячелетних попыток человечества адаптировать социальное устройство к меняющимся запросам, коммунизм сможет одним махом все перевернуть, ознаменовав начало новой эры.
Тем не менее неверно будет описывать ту явленную всему миру разрушительную форму, которую приняла планируемая революция пролетариата, только голословным утверждением о возрождении или продолжении русского единовластия, теперь сосредоточенного в руках толпы жадных до власти олигархов. Если смотреть на ситуацию изнутри, в свете идейной основы, которой придерживаются убежденные коммунисты и которую мы поэтому не в праве игнорировать, картина меняется.
Социализм, как и коммунизм, – это не просто доктрина, но также вера – и в этом все должны отдавать себе отчет. А в ключевых моментах, которые я постарался определить ранее, – вера абсолютная, религиозная. Я бы сказал, что у убежденных коммунистов доктрина просто-напросто растворяется в этой вере. Русскому менталитету такое положение дел гораздо ближе: исконно русский человек, с его порой как бы искаженным чувством реальности, обладает исключительной особенностью возводить то, что удовлетворяет требованиям его рассудка и логики, в статус религиозной догмы, которую он с отчаянной решимостью стремится претворить в жизнь. Доводы рассудка, система мышления и «религиозная» вера таким образом, переплетаются и перетекают друг в друга.
Теперь же оказалось, что никогда и не было того пролетариата, который, согласно доктрине, большевики должны были освободить и за которым они могли бы последовать. Политически аморфные крестьянские массы, промышленно и экономически отсталые, не были в состоянии не то чтобы восстать, но даже пошевелиться в направлении, заданном горсткой специально отобранных «классово сознательных пролетариев». Мираж великой мировой революции растаял. Картины российской «жизни» становились все более далекими от рисуемых большевиками образов, и ситуацию не могли спасти даже стратегически отточенные планы и хитроумнейшие маневры, предпринятые великим учителем Лениным.
Хотя фундамент коммунистических принципов рассыпался и дальнейшее развитие так успешно начавшегося идеологического переворота казалось невозможным, вера убежденных коммунистов оставалась тверда, послужив основанием для новых попыток. И, снова почуяв власть, к группе пламенных большевиков примыкают авантюристы и карьеристы. Нет больше «повивальных бабок» пролетариата, полагавшихся на чистые естественные инстинкты, есть секта вождей, единолично заправляющих в столь кромешном аду, вид которого в любом пошатнет веру в добрую человеческую природу и здравый смысл, – секта, с фанатизмом стремящаяся обратить в свою веру, навязать свое мировоззрение, жаждущая искусственно создать великую революционную идеологию, которая, согласно принципам Маркса, должна витать в воздухе, но которой – почему-то – еще нигде не ощущается.
Это вовсе не риторические преувеличения, а картина действительности, встречающая нас в коммунистической России.
Ее вожди-олигархи – главные жрецы секты, со своими догмами и богословским аппаратом, со своими особенными «богословскими семинарами» и «академиями» (возьмем, например, «Институт красной профессуры»), собственными миссионерскими школами для осуществления как внутригосударственных, так и международных миссий (например, «Университет трудящихся Востока»), масштабнейшей пропагандой и мощной, до фанатизма вымуштрованной жреческой кастой («российская коммунистическая партия»). Эти жрецы – левиты Господа Маркса – пестрая толпа фанатиков и карьеристов, отвергающая все общепринятые нормы западноевропейской морали, шайка агитаторов, правительственных агентов, шпионов, осведомителей, провокаторов, облеченных неограниченной властью подавлять инакомыслящих, пресекать любые посягательства на диктатуру, а также наставлять «массы» – которые и есть тот иллюзорный «правящий пролетариат» – на истинный путь марксистского вероучения.
