Я в ужасе покачала головой.
– Да, – Людмила бледно улыбнулась, – одногруппники моего рассказа не подтвердили. И вот так я оказалась наркоманкой и проституткой. Мне светил реальный срок, а на отца пытались надавить какие-то бандюки. Я лежала трупом, а отец нашел Александра Панкратова, который в суде не побоялся меня защищать. Это было первым громким делом молодого адвоката. Они с Борисом, который тогда тоже жил в Москве, собрали свидетельские показания жителей той шестнадцатиэтажки. А с карниза меня снял дядька-афганец, не боящийся ни чертей, ни бандюков. Он догадался тогда меня сфотографировать и стащить порванные и окровавленные колготки. Он их специально хранил, зная, что на него выйдут. И, к сожалению, знал, что такое наше правосудие. Меня оправдали. В течение года я не выходила из своей комнаты, и кроме сиделки, никого не видела. Отец не хотел со мной общаться: ведь я не оправдала его надежд. И замуж с такой репутацией в хорошую семью не возьмут. Но в один весенний день, когда я сидела на подоконнике и любовалась небом, он вошел ко мне и сказал, что ко мне сватается тот адвокат. И чтобы я вела себя хорошо. Знаете, Елена Михайловна, он очень красив. Возможно, хороший начальник. Но сердце у этого человека холодное. Равнодушное. А Боря был у нас свидетелем. У него чудесные, теплые руки и живая душа, не съеденная золотым тельцом. Простите, ради Бога, что разоткровенничалась.
– Это Вы меня простите, что напомнила о прошлом.
– Не Вы. Он.
Людмила встала и, подойдя к стеклянной витрине, оперлась о нее ладонями.
– Я – как манекен. Там – жизнь, ветер, люди. Здесь – могила. Меня похоронили заживо.
– А Борис?
Она обернулась и посмотрела своими удивительно синими глазами.
– Что-то произошло, и Саша снова позвал брата?
– Да. – подтвердила я. – Убили мою сотрудницу. Светлану.
– Любовницу моего мужа?
– А Вы откуда..?
– Он рассказывал про нее. И о том, какая она страстная.
– Зачем? – Поразилась я. В моей голове такое не укладывалось. Какой-то моральный садизм!
– Я не переношу прикосновений чужих людей. Мне отвратительны мужчины. Все. Их мерзкие тела, липкие взгляды и руки.
– Так Вы с ним не…
– Нет. Ни разу. Он и не приближался. Зато все рассказывал. О конторе, Свете. И о Борисе. Знаете, он ему завидует. И не любит. Но зовет, как только не может справиться с ситуацией. И тот приходит. Я и о Вас от него слышала.
– Как интересно! И что же?
– Что Вы – озабоченная мать.
Я улыбнулась и кивнула головой.
– Уходите оттуда! – Она вдруг тревожно посмотрела на меня. – Дальше будет плохо!
Глаза женщины заметались по окну.
– Ему нужны только деньги! Ах, эти проклятые деньги! Скажи им, чтобы они не связывались с этими деньгами! Он Вас послушает! Вы ему нравитесь!
– Кому? – Недоумевала я, слушая сумбурную речь. – Какие деньги?
– Обещай, что уйдешь! У тебя ведь ребенок!
– Хорошо, хорошо, – я попыталась посадить возбужденную женщину в кресло, но она крепко стояла у стекла, отталкивая мои руки.
И тут в дверях появилась пухленькая женщина, которая тут же заворковала:
– Людушка, голубушка, все хорошо, все прошло. На небе солнышко, голубки клюют зернышки. Ну-ка, деточка, скушай таблеточку!
Людмила, словно кукла, повернулась к женщине и взяла таблетку со стаканом воды.
– Пей, пей, сердешная… – Женщина подождала, пока бедняжка проглотит лекарство, и потихоньку, за рукав костюма, потянула ее за собой. – Тебе надо отдохнуть…
– Да, конечно. – Лицо Людмилы замерло красивой скорбной маской. – Прощайте, Елена Михайловна…
Я смотрела и, не вмешиваясь, возможно, еще раз предавала эту несчастную, всеми забытую женщину. Потом, затворив стеклянную дверь, медленно прошла гостиную и остановилась в большой прихожей. Господи, такого количества грязи я за всю свою жизнь не видела, как в этот день. Меня уже тошнило и от сотрудниц, и от Панкратовых. И от недосыпания тоже.
Повернув ручку на входной двери из цельного деревянного массива, я спустилась по ступеням и толкнула подъездную дверь. Солнышко брызнуло в меня лучами, а легкий снежок тут же припудрил мой нос. Сосны величественно шумели кронами, и создавалось такое впечатление, что ты не в городе, а где-то среди лесов и полей: ни реагента, ни песка в этом чистейшем месте не наблюдалось. Только подметенный асфальт и заснеженный газон. Вдохнув полной грудью морозный воздух, я вспомнила своих любимых родителей и Сережку. Достав айфон, я набрала маму.
– Привет! – Радостно сказала я, услышав родной голос. – Как дела?
– Сережка побежал катать на санках Веронику. – Доложила она. – Отец расчистил дорожку в сад, а сейчас топит печку. Я варю суп. Внучек вчера так нагулялся, что съел целых две тарелки! – Мама рассмеялась. – Как ты?
– Жива! – Как можно беспечней сказала я. – Люблю вас всех!
Мама насторожилась.
– Что-то случилось?
– Нет, мам. Просто солнышко и снег. Новый год не за горами!
– Это точно. Ну все, а то мне надо порезать мясо.
– Целую! – Пропела я и сбежала с крылечка к машине.
Засунув телефон в карман, я пикнула брелоком и забралась внутрь. Завела двигатель. Вентилятор печки погнал горячий воздух. За этот час моя машинка еще не остыла. Я расстегнула куртку и, блаженно потянувшись, громко зевнула. Может, послать Панкратовых к черту и уехать домой?
Но тут из подъезда вышел Борис и махнул рукой.
– Я думал, уедешь! – Озвучил он мою мысль, забираясь на сидение рядом.
Поставив на руль локоть, я внимательно посмотрела на мужчину.
– Что? – Рассмеялся он. – Соскучилась?
– Ну и козел же твой братец. Да и ты хорош.
– Опаньки… – Опешил мужчина. – И что же тебе дало повод так о нас подумать?
– Я говорила с Людмилой. Вот скажи мне, зачем Александр этой больной женщине рассказывал о романе со своей секретаршей? Это – первое. Зачем он женился на ней, зная о ее сорванной психике? Это – второе. Ты в курсе, что она в тебя влюблена? Это – третье. И теперь ты либо отвечаешь на эти вопросы, либо по городу катать тебя будет Сашенька. А я, пока мы отсюда не уехали, иду и пишу заявление об уходе.
– Так. – Он нахмурился и посмотрел в лобовое стекло. – Что она тебе наговорила?
– Не важно. Отвечай на вопросы.
– Хорошо. Ты знаешь, как они познакомились?
– Как? – Я приподняла брови.
– Людмила Васильевна, отправленная любящим отцом учиться на экономиста, провалила экзамены за первый курс и с помощью связей и денег была пристроена в Кинематографическую Академию на платное отделение. Сойдясь там с одной веселой компанией, она влюбилась в парня, который приторговывал наркотой. Он употреблял сам и девушку приобщил к этим чудным грезам и беззаботному времяпровождению. Скоро папиных денег парочке уже не хватало, и они начали продавать дурь вдвоем. Их, конечно, поймали. Посадили в КПЗ. Должен был состояться суд. А адвокатом к ней назначили тогда молодого и романтичного Сашку. Ты же видела, какая она красавица?
