Марина положила руку мне на причинное место и крепко обхватила не по-мужски мягкую плоть.
– Разве он больше не становится твёрдым? – прошептала она.
– Давно такого не было, – ответил я с чувством бессильного стыда. – Боюсь, что таким твёрдым, как у Марселя, ему уже не стать никогда.
– Тоже мне сравнил. Он молодой парень. А ты зрелый мужчина.
– Не зрелый, а перезрелый уже. Это ты зрелая женщина. Зачем тебе нужен теперь такой никудышный муж…
– Нужен. Не говори ерунду. Ты мой муж и точка. И никого, кроме тебя, мне не надо.
– Ага, я видел, какими глазами ты смотрела на член Марселя.
– Ну и что? Такими же, какими мужчины смотрят на обнажённых и красивых женщин. Это естественно.
– Марсель красивый?
– Красивый. Чёрный только, аж жутко на него глядеть.
– А член у него красивый?
– Красивый, конечно. Но у тебя тоже красивый.
Пока мы разговаривали, она теребила в руке, словно перекатывала и постукивала друг об друга, два кругляшка, а временами проверяла причиндал на твёрдость. Но плоть как была равнодушно-вялой, такой и осталась.
– Не мучайся, Марин, – пожалел я её. – Лучше тащи ко мне вот то своё прекрасное, буду любить тебя по-французски.
Она охотно перевернулась, перекинула ножку и нависла над моим лицом живой и влажной женской сущностью. И я поцеловал её в самое лоно, в эти горячие, струящиеся соком складки, в эту запретную нежность. И ещё поцеловал, и ещё, и ещё. И ещё дальше и глубже, упираясь носом в колючие волоски, упираясь языком в солёные стенки раскрывшегося жаркого русла на самое дно, в колыбель человечества.
– А я вовсе и не мучаюсь, – услышал я её звонкий смеющий голос. – Я его всяким люблю, и мягким тоже!
И тут же почувствовал, как теплота её рта поглотила мою мягкость, беспомощную и сопливую, заиграла ею весело и страстно, сминая, целуя – со всей неистовой лаской, на какую только способна женщина, соскучившаяся по любви.
Потом она лежала головой на моей груди, я же смотрел на дисплее фотоаппарата те снимки, что наделал в пьяном угаре прошлой ночью.
– Знаешь, Марин, удивительно, но помимо всего этого кошмара тут есть один стоящий кадр.
– Чёрное и белое, что ли? – догадалась она.
– Ага. Где Марсель держит твою руку, почти как на картине.
– Этот снимок стоил того хотя бы потому, что после него вы с ним наконец-то угомонились и легли спать. Иначе никак не хотели.
– Из этого может получиться что-то хорошее. Только надо в студии со светом поработать. Даже можно серию сделать. И так её назвать: «Чёрное и белое». Что ты думаешь?
– Я рада, что тебе опять стали приходить идеи. Чёрное и белое, что-то интересное в этом есть. Только кто будет белой моделью? Я, что ли?
– А ты не хочешь?
– Вообще-то не очень, но если тебе надо, то ладно.
На удивление самому себе я по-настоящему воодушевился.
– Давай попробуем завтра, пока Марсель не уехал?
– Ну, давай, – с сонным умиротворением согласилась она.
На следующий день я встал пораньше и приготовил студию. У меня дом небольшой – внизу кухня и спальня, а наверху – в холодной мансарде – две комнаты: одна была занята под мастерскую, другая – под фотостудию.
Я туда не поднимался уже несколько месяцев – с тех самых пор, как немощь задавила меня совершенно. А какой смысл что-то делать, если тошно и ничего не хочется. Теперь же у меня вдруг появилось желание работать, и я не мог – просто не имел права – его упускать.
Полдня мы занимались постановкой вот того единственного кадра – чтоб получилось, как на картине «Чёрное и белое». Марсель брал Марину за руку, а я фотографировал – то так, то эдак. В итоге что-то похожее вроде бы получилось. Другие полдня экспериментировали – с жестами, позами, всегда в контакте, и всякий раз, как Марсель прикасался к Марине, во мне оживало вчерашнее непонятное потрясение, когда я заметил, что она смотрит на его член. Но это наоборот – ещё больше вдохновляло меня.
Несколько снимков вышли неплохими. Его рука на её обнажённом плече. Её рука на его груди. Их крепко сцепленные руки – палец к пальцу. И ещё ступни ног, обращённые друг к другу. Последний, пожалуй, лучший из всех, в нём была какая-то живая история, а не просто поза. Но всё равно меня это не удовлетворяло, этого явно не доставало ни для чего – чувствовалась во всём незавершённость, творческая неполнота и слабость.
Вечером я хотел продолжить, но они устали. К тому же и холодно в мансарде, у меня-то запал и даже жарко стало от работы, а им налегке да ещё босиком пришлось терпеть мои эксперименты. Но я не смирился, я не хотел оставлять это вот так – недосказанно, как начатую и брошенную картину, как невыраженную идею, как упущенный шанс сделать что-то – сам не знаю что. Во мне была неутолённая жажда это «что-то» довести до конца.
И как всегда в таких случаях – если тебе что-то очень надо, то весь мир словно бы начинает действовать тебе наперекор. Закон подлости.
Марсель, до того послушный и на всё согласный, вдруг засобирался и никак не желал остаться ещё хотя бы на день.
– Я не могу, мне надо ехать, – упрямо твердил он.
– Но почему ты не можешь? – удивлялся я. – Что изменится? Какая тебе разница, когда ехать – сегодня или завтра?
Но его как подменили, стоял на своём и всё. И тогда я просто купил его – достал пятитысячную бумажку и вручил ему.
– Это аванс, – заверил я, чтоб уж наверняка. – Когда закончим нашу фотосессию, получишь ещё столько же. А потом можешь ехать куда угодно – с денежками-то надёжнее путешествовать. Окей, брат?
Он подумал и взял деньги, выдавив напряжённую улыбку.
– Окей.
А ночью был разговор с Мариной. Она тоже отказалась наотрез.
– Мне это надоело, Вить. И, по-моему, ты занимаешься ерундой. Не уговаривай, пожалуйста, я не понимаю, зачем тебе это надо.
Я не стал ходить вокруг да около, в тот момент я уже ясно понимал, что хочу и зачем мне это надо. Душа оголилась и саднила, как свежая рана, – мне были неприятны недомолвки и всякая неискренность. Поэтому сказал ей всё как есть.
– Я хочу это закончить, потому что чувствую нечто, что может меня исцелить. Сегодня, когда он дотрагивался до тебя, у меня появилось странное чувство, которое потом переросло в ощущение эрекции. Но не физическое, а какое-то внутреннее – я чувствовал силу и думаю, что если пойти дальше, то внутреннее станет физическим. Понимаешь, о чём я?
– Не совсем. Что значит «пойти дальше»?
– Я хочу снимать тебя с Марселем обнажённой. Завтра, только один день, а потом он уедет.
Она посмотрела на меня как на идиота и фыркнула.
