Мурлыча себе под нос какую-то песенку, Лена застилала широченное супружеское ложе, как вдруг какой-то грохот за спиной заставил ее испуганно вздрогнуть. Она обернулась и увидела, что фотография Максима-старшего, висевшая на стене в черной рамке, почему-то вдруг сорвалась со своего места и, чиркнув уголком по обоям, свалилась на пол. С чего это вдруг?
Она подошла, подняла фото и напряженно вгляделась в лицо на снимке.
– Что это такое? – вполголоса спросила она. – Зачем ты это делаешь, зачем пугаешь меня и отца? Что хочешь этим сказать?
Ответа она, конечно, не получила. Максим молча глядел на нее из-под стекла, и Лене вдруг показалось, что у него изменился взгляд, что он смотрит на нее как-то тяжело, недобро и даже зловеще.
* * *
День выдался морозный, словно на дворе не конец февраля, в общем-то уже преддверие весны, а январь или декабрь. Пока автомобиль лениво вез его по московским улицам, с которых дворники потихоньку убирали наросшие за зиму сугробы, Илья размышлял о странностях погоды. Вот вроде бы все говорят – глобальное потепление, глобальное потепление… Прошлые годы было действительно так, зимы стояли теплые и почти бесснежные. А в этом году с середины ноября, кажется, даже ни одной оттепели не было. Все морозы да снегопады. И потому зима особенно надоела. Как никогда хочется весны, солнца, тепла… Надо будет, когда у детей в школе начнутся весенние каникулы, обязательно выбраться куда-нибудь в теплые края погреться и покупаться, хоть на недельку. Главное, чтобы работа позволила. В этом вопросе у Ильи никогда не было полного спокойствия, даже несмотря на то, что он занимался галереей «Маx» вот уже десять лет. Но сначала он очень долго втягивался в работу, а только разобрался, что к чему, так грянул кризис, чуть не на два года выбив их из колеи. Надо отдать должное его помощнице Гуле – та отлично со всем справилась, они не разорились, как многие знакомые, не закрылись, не растеряли ни сотрудников, ни партнеров, ни клиентов. Однако были моменты, когда приходилось реально тяжело, и хотя сейчас все уже более или менее наладилось, Илья все равно не чувствовал себя уверенно. Все-таки его призвание творчество, а не бизнес. Вот Маринка – та просто прирожденный директор и управляющий. И ему до сих пор неловко, что с ней все так получилось…
Сначала-то у них все шло хорошо. Маринка с энтузиазмом встретила предложение Белозерского и быстро убедила Илью, который долго колебался, принять его. Тогда у него не было сомнений, что в галерее она станет его правой рукой и возьмет на себя всю организационную работу – а как же иначе? Только поэтому и согласился. Но Белозерский настоял еще на одной помощнице, «из своих», по имени Гуля, с азиатскими кровями, воистину бульдожьей хваткой и личным знакомством чуть не со всеми известными людьми Москвы, а может быть, и России. Некоторое время они работали втроем, но в какой-то момент Марина вдруг заявила, что отстраняется от дел.
– Нет, Емельянов, больше я в твое гнездышко (так она упорно именовала особняк с тех пор, как там появилась Лена) ни ногой! – выдала она в один прекрасный день совершенно ни с того ни с сего. – Как импресарио я тебе теперь не нужна, тебя Белозерский выкупил с потрохами. С галереей прекрасно справится твоя освобожденная женщина Востока. А я лучше к привычному делу вернусь, буду личным агентом у художников, а не министром-администратором при чужой собственности.
Илью такое решение очень удивило. Тем более что зарплата Марины как одного из директоров галереи была более высокой и к тому же постоянной, чем ее нерегулярные заработки раньше. Тщетно он расспрашивал подругу, что случилось, уговаривал изменить решение, приводя разные аргументы, но та была непреклонна. Даже на его просьбу снова стать его импресарио после того, как закончится десятилетний контракт с Белозерским, только отмахнулась:
– Там будет видно! До десятого года еще дожить надо.
С тех пор они стали как-то отдаляться друг от друга. Удивительным показалось то, что, хотя Лена ничем не была похожа на Аллу, отношения между ней и Мариной развивались точь-в-точь по тому же сценарию. С первых же дней старая подруга встретила новую знакомую в штыки и не церемонилась в выражениях.
– На свежачок потянуло, Емельянов? – иронизировала она, когда Лена только-только появилась в особняке. – Хотя так себе свежачок-то – четвертак разменяла, да еще и «немножко беременна»…
– Ну что ты такое говоришь, Марина? – морщился Илья. – Между мной и Леной ничего нет. Мы просто помогаем друг другу. Я помог ей с жильем и работой, а она помогает мне с ведением хозяйства. Ты же сама искала мне домработницу…
Конечно, он слегка лукавил. Девушка ему нравилась, очень нравилась, но тогда он еще был уверен, что рассчитывать не на что, не пара он ей, шестнадцать лет разницы…
– Ну да, как же – ничего нет! – язвительно улыбалась Марина. – Так я тебе и поверила. Или ты и впрямь решил благотворительностью заняться? Теперь будешь открывать приюты для бездомных кошечек и собачек? Или швейные мастерские для заблудших созданий, как Вера Павловна у Чернышевского?
– Зачем ты о ней так? – возмущался он.
– А как мне еще о ней, Емельянов? Ну на хрен она тебе сдалась? Ты вообще понимаешь, что делаешь? Может, она аферистка какая-то? Ты хоть в паспорт ее заглядывал? Без прописки, без работы… Откуда ты знаешь, что она действительно встречалась с Максимом, что она беременна именно от него? Как ребенок, ей-богу! Впустил в дом незнакомого человека…
Илья молча слушал Марину. Он уже давно знал, если та начинала читать мораль, то уже не остановить поющего Кобзона. Лучше пусть выговорится, самой полегчает. А Лене он доверял как себе. Чем больше он общался с ней, тем сильнее удивлялся – надо же, какое сокровище откопал Макс в многолюдной Москве! И не удержал, не хватило ума…
Лене Марина тоже не нравилась. Она ничего не говорила, держалась предельно вежливо и корректно, но при этом старалась бывать в обществе помощницы Ильи как можно меньше. Увидев, что та пришла в их квартиру, норовила побыстрее выйти из комнаты. Однако это не всегда удавалось. Иногда Маринка специально принималась гонять Лену, то выискивала плохо убранные уголки и презрительно указывала на них, то требовала сварить и подать ей кофе, а потом отказывалась его пить, утверждая, что на вкус он просто ужасен. Илье, конечно, это было очень неприятно, и он всеми силами старался, чтобы Марина как можно реже появлялась в его квартире, а находилась бы только в галерее и офисе.
Наверное, впервые в жизни Илья по-настоящему полюбил бывать дома – не в мастерской, не за работой, а в столовой, в гостиной, в спальне – повсюду, где чувствовался созданный руками Лены уют. Как приятно приходить туда, где тебя ждут, где вкусно пахнет домашней едой, где всегда тепло – не только телу, но и душе. Ему всю жизнь не хватало этого тепла, этого ощущения большого домашнего очага, и с кем он это обрел – с бывшей девушкой собственного сына?
На двусмысленность их положения Марина намекала ему всякий раз, когда предоставлялся случай.
– Емельянов, ты теперь человек на виду, и какую славу ты себе создаешь? Ты хоть представляешь, что о тебе говорят, какие слухи по Москве ползут?
