Известность Ильи росла с каждым днем. Белозерский, к которому она когда-то сама, собственными руками привела своего Емельянова (эх, если б можно было заранее знать, чем это все обернется!), просто отодвинул ее в сторону, быстро поняв, что такой потрясающе талантливый человек, как Илья, может приносить доход в миллионы долларов. С его-то, Белозерского, возможностями, с его знакомствами и знанием международного рынка не так уж трудно было распиарить новое имя. Буквально за несколько лет Илья стал необычайно популярен, его картины продавались на аукционах и стоили очень дорого, галереи чуть не дрались из-за организации его выставок, желающие купить картину его кисти выстраивались в очередь. Но прибыль со всего этого доставалась не ей, а Белозерскому. Согласно контракту, который они заключили, Илья отдавал своему «хозяину», как называла его Марина, все, что рисовал, – все картины, все наброски, все этюды, по слухам, даже рисунки, которые он делал для своих детей. Илья, конечно, тоже имел с этого комиссионные, и очень приличные, но основной гешефт доставался Белозерскому.
Емельянов, надо отдать ему должное, Марину не забывал. Приглашал на выставки, на презентации, вспоминал о ней почти в каждом крупном интервью, напирая на то, что у истоков его взлета стояла именно она и что он до сих пор ей очень многим обязан. Но это только еще больше раздражало Марину. С годами ее страсть к Илье не то что не прошла, а разгорелась с новой силой – только теперь любовь превратилась в ненависть. Злоба, нестерпимая, колючая, неугасающая, все сильнее и сильнее разгоралась в душе Марины.
План мести зрел и оформлялся очень долго. Сначала ей просто пришла в голову мысль разыскать Максима – она уже чувствовала, что мальчишку можно будет использовать, но еще не представляла как. Найти его не составило особого труда. Влад, который все еще тянул бодягу с Аллой, поговорил с ней хорошенько и выяснил, на каких форумах и чатах Интернета тусуется ее сыночек и под каким ником там сидит. А дальше все было делом техники. Назвавшись Элизой, Марина подружилась с ним через Интернет и быстро втерлась в доверие. Ей легко было вешать ему лапшу на уши – еще бы, ведь она знала его с рождения и отлично представляла себе, как с ним нужно разговаривать. Когда мальчишка выложил ей как на духу всю свою историю, Марина даже расхохоталась в полный голос. Но это было позже. А сначала они заговорили о живописи, Макс показал ей свои работы, и она даже ахнула – настолько они были похожи на работы отца. Если продавать их, то никто, пожалуй, и не отличит… Кроме самого автора, конечно. Но от этой досадной помехи можно избавиться…
В этот раз Влад согласился с ее планом почти сразу, как только услышал слово «деньги». Хоть он и занимал очень высокое кресло, но оно под ним уже сильно шаталось, правда, знали об этом пока немногие. Чтобы спасти свое положение, он потратил почти все сбережения, припасенные на черный день, и теперь, разумеется, жаждал как следует подзаработать. Придуманная Мариной афера с мальчишкой подходила для этой цели как нельзя лучше – особенно после того, как Влад доработал задумку Марины, разделив операцию на две части под кодовыми названиями: «Неизвестные картины художника Емельянова» и «Внебрачный сын».
* * *
После того как картина была закончена, у Макса наступило вдруг чувство опустошения, вплоть до апатии и физической слабости. Казалось, он оставил на холсте частичку своей души, причем даже не частичку, а немалую часть. Да что там говорить – просто-таки целый клок вырвал, причем с мясом. И опустевшее место теперь болело и саднило. Ничего подобного с ним еще никогда в жизни не случалось, и он с любопытством и каким-то даже недоумением прислушивался к собственным ощущениям. Интересно, неужели отец, завершая работу над своими полотнами, каждый раз чувствует то же самое? Хотя вряд ли… Судя по тому, что пишут о нем в Интернете, он уже давно поставил свою работу на поток. И штампует картины, как блины печет. А то и вовсе обзавелся целой толпой «учеников», которые, по сути, никакие не ученики, а просто «негры» – молодые и не очень художники, как правило, способные, но не сумевшие пробиться, достичь успеха, сделать собственное имя в искусстве и оттого соглашающиеся за небольшое вознаграждение анонимно вкалывать на мэтра, всю жизнь оставаясь в его тени. Именно они в основном создают картину, взяв на себя всю черную работу. А мэтр, в лучшем случае, придумывает идею на первом этапе создания полотна да поправляет и дорабатывает получившееся на последнем. А в худшем – ограничивается лишь тем, что дает «негру» задание и потом ставит собственную подпись на чужое творение. О подобной системе, процветавшей уже в застойные годы, Максим знал от отца. Будучи студентом, Илья пару лет пробыл таким вот «негром» у весьма известного по тем временам, обласканного властями художника. Тот специализировался на огромных полотнах, изображавших массовые сцены из счастливой жизни советских людей – демонстрации, заводские собрания в цеху, парады Победы на Красной площади и так далее. При нем была целая толпа живописцев, которые выписывали персонажей картин – представителей советской власти с суровыми, но мудрыми лицами, седоусых ветеранов, пионеров с цветами, румяных комсомолок… Каждый такой персонаж стоил по червонцу штука, тогда у студентов это считалось большими деньгами. Отец рассказывал, что попасть в «негры» к этому живописцу считалось большой удачей, и удавалось далеко не каждому. Неужели отец и сам теперь опустился до того, что использует рабский труд, выдавая чужую работу за свою? Очень даже возможно. Когда вокруг тебя вращаются такие деньжищи и каждая закорючка с твоей подписью стоит десятки тысяч евро…
Плюс тот момент, о котором говорил Влад, – тяжелая болезнь отца. По словам нынешнего душеприказчика, художнику Емельянову осталось жить на этом свете еще около полугода, максимум год. Ничего удивительного, что за это время он хочет успеть как можно больше, чтобы как следует обеспечить жену и детей. Детей… Максим грустно усмехнулся. Дети – это для художника Емельянова только пацан и девчонка, которых родила Лена. Старшего сына для него не существует, он собственной рукой вычеркнул его из своей жизни.
Целыми днями Максим бродил по квартире, точно зверь по клетке, и думал, думал, думал обо всем об этом, анализировал ситуацию. Дядя Влад был прав – никаких выходов из положения у него, Макса, не имелось. Побег исключался, за отказ сотрудничать с ними его могли просто-напросто убить, как сделали это десять лет назад с Яром и Гочей. Оставалось только одно – играть по их правилам. Конечно, игру ему предлагали нечестную, да что там церемониться в выражениях – просто-таки грязную. Но с другой стороны, участие в делах Влада и Марины обеспечивало ему стабильное и безопасное будущее. Пока Максим рисует картины «Емельянова», он им нужен. А значит, можно быть уверенным, что его не разоблачат, не сдадут ментам и даже, наоборот, – отмажут от всех проблем, если таковые вдруг возникнут, будут заботиться о нем, финансировать, может быть, даже идти ему навстречу в каких-то его желаниях и капризах. Все это выглядело совсем не так плохо. Тем более что писать картины, полностью подражая отцу, Максу действительно понравилось. Так что с этой частью аферы все было в порядке.
Вот история с наследством, что греха таить, напрягала его куда сильнее. Больше всего беспокоил предполагаемый отказ Лены, в котором дядя Влад был так уверен. Поразмыслив, Максим решил, что убивать ее и детей, наверное, все-таки не будут. Лена – фигура публичная, известная актриса, жена знаменитого художника. Ее смерть, да еще при странных обстоятельствах, не может не привлечь внимания. Так что, скорее всего, не тронут. Видимо, добьются своей цели угрозами. Что ж, такое вполне возможно… Если ей пообещают нанести какой-то вред детям, она, конечно же, согласится на что угодно, только бы их защитить. Нормальная реакция для матери. Скорее всего, его мама, попади она (не дай бог!) в подобную ситуацию, поступила бы точно так же. Вон сколько она сделала для него, чтобы вытащить из той истории…
