Я достала книгу Линдола Бишопа «Алхимия как путь к истине»
6, открыла ее, но вместо страниц с текстом увидела прорезь, где лежала другая небольшая, похожая форматом на карманную библию, книжка. У нее не было ни автора, ни названия, только гладкая обложка из темно-коричневой кожи. Но самым интересным было то, что вместо текста в ней были те самые гравюры, только каждая из них имела подпись. Пролистав до середины, я отыскала того самого повешенного. «Предатель». Эта картина носила название «Предатель». В голове сразу же возникла логическая цепочка и один главный вопрос: кого предал Радзинский, что поплатился за это жизнью? Книгу Бишопа я убрала на место, а вот таинственный сборник гравюр прихватила с собой.
Уже без прошлого энтузиазма я осмотрела гостиную и кухню и, не найдя там ничего интересного, решила пойти к себе. Конечно же, моя дипломная работа моментально ушла на второй план, уступив свое значимое место размышлениям о Павле Аркадьевиче. Выходило, что его смерть не несчастный случай, и даже не убийство. Профессора казнили, и он был в курсе своего приговора, поэтому и хотел бежать. Но Оболенка – закрытый Университет, куда не так-то просто попасть кому-то со стороны. Здесь Радзинский был бы в большей безопасности, если только его преследователь не кто-то из Оболенского Университета.
Другой вопрос, мучивший меня, – это изображение на потолке спортивного зала, ведь оно также могло нести сакральный смысл. Мне не терпелось скорее прийти в свою комнату и как следует просмотреть загадочную книжку. Вдруг в ней я найду и другие знакомые изображения, ведь никогда не обращала внимания на потолочные и стенные росписи Оболенки. А там может быть много интересного.
Еще с детства мне говорила мама, что на улице нужно быть внимательной. Обязательно смотреть по сторонам и под ноги, чтобы не споткнуться и ни на кого не налететь. И почему я так плохо слушала маму? Погруженная в свои мысли, я не замечала ничего вокруг и уже собиралась завернуть за угол, как вдруг с кем-то столкнулась. Я бы обязательно оступилась или даже упала, если бы он не успел меня подхватить. Можно было даже не поднимать голову, потому что и без того я знала, кто передо мной. Его терпкий одеколон, как прошлым вечером, дурманил, стоило только вдохнуть. Он, как ядовитый газ, проникал в легкие, пробирался до сердца, сводил судорогой горло. Все же я посмотрела на мужчину, заведомо зная, что окунусь в волну презрения и неприязни.
– Здравствуйте, Арсений Витальевич.
5. Игра
– Валерия, добрый день! – на удивление учтиво поздоровался Арсений, и даже его взгляд показался приветливым. – Хорошо, что встретил вас.
– У вас ко мне дело? – удивилась я.
– Да, – он почесал шею, что выдало его волнение, – я же все-таки ваш руководитель. Мне стоит ознакомиться с вашей работой, прежде чем вы принесете мне на вычитку новые главы.
– С радостью покажу вам свои наработки, – воодушевилась я, а в душе промелькнула надежда, что с Романовым может что-то получиться, если он заинтересуется дипломом.
– В таком случае, если вас не затруднит, то занесите черновики завтра в обед.
– Хорошо, в три вам будет удобно?
– Да, буду ждать, – ответил преподаватель, – мой дом напротив коттеджа вашего прошлого руководителя, тот, что с зеленой крышей.
– Да, я его знаю. Завтра буду у вас.
– В таком случае, Валерия, всего хорошего, – он чуть поклонился, как герой фильма про английских лордов, и пошел в свою сторону.
Пусть не по своей воле, но Арсений заинтересовался моей работой, и это не могло не радовать, но сейчас меня меньше всего волновал диплом. Поднявшись в свою комнату, я достала книжку Радзинского и стала внимательно ее изучать. Это был не новый экземпляр, пожелтевшие страницы и потрепанная обложка говорили, что ему не один десяток лет, но судя по прошивке, возраст ее не более века.
Пролистав книгу от корки до корки, я сумела найти и ту самую гравюру, рисунок с которой украшает спортивный зал – «невиновность». А до нее шли две других гравюры: уже известная мне «предатель» и другая – «суд». В последней я узнала роспись северной стены спортивного зала – огромные весы с гроздью винограда на одной чаше и яблоками на другой. Никогда раньше я не трактовала это изображение так, полагая, что это простое взвешивание продуктов. Если проследить последовательность изображений по книге, то можно увидеть логическую цепочку. Суд, который решит, предатель ли ты или невинен. Если это так, над Радзинским был суд, и приговор мне хорошо известен. Именно его исполнения боялся Павел Аркадьевич.
Я вспомнила, что говорил мне отец, будто у Павла Аркадьевича началось помутнение рассудка, и он нес какие-то странные вещи. Нужно было узнать, что именно говорил Радзинский, чего и кого боялся. И пусть папа просил в это не лезть, я не могла оставаться в стороне после всего, что узнала.
Я пришла к папиному дому и уже в наглую хотела потянуть за ручку, как дверь распахнулась, и на пороге появилась Лена Королева, его студентка. Мы учились на параллельных курсах, но никогда особо не общались. Папа часто хвалил Лену, а ей рассказывал про мои успехи. Так мы были знакомы заочно куда больше, чем реально.
– Значит, папа дома, – улыбнулась я, – привет, Лен.
– Ага, он у себя. Мы как раз закончили на сегодня с моим дипломом, – девушка театрально изобразила облегчение, и мы обе рассмеялись.
– Как продвигается работа?
– Замечательно, твой папа мне очень помогает. А ты как? Слышала, работаешь с новым профессором?
– Да, но мы еще не начинали толком заниматься. Завтра несу свои черновики.
– Ну, ничего, у вас впереди целый год, – улыбнулась Ленка и подмигнула мне, – кстати, он такой красавчик.
– Как-то не смотрела на него в этом плане, – соврала я, в то время как воображение вовсю рисовало его злосчастный образ.
– И правильно, зачем тебе этот старпер, когда рядом есть Нилов, – улыбнулась девушка, но, взглянув на часы, засуетилась, – извини, пора бежать.
– Пока.
Отца я нашла на кухне, он пил ароматный кофе и совершенно не слышал моих шагов. Пользуясь его задумчивостью, я подошла со спины и крепко к нему прижалась. Он засмеялся, поставил на стол кружку и развернулся ко мне.
– Лерочка, дочка, ты чего?
– Я не могу навестить своего папочку? – игриво спросила я, делая глоток из отцовской кружки. – Сахар! Папа, тебе же нельзя!
– Всего две ложки. Ты же знаешь, что я не могу пить кофе без сахара.
– Тебе бы и от кофе отказаться… – задумчиво проговорила я и, выпутавшись из папиных объятий, вылила всю кружку в раковину.
– Знаю, но что-то вдруг захотелось… Милая, так зачем ты пришла? – он серьезно посмотрел на меня.
– Я просто соскучилась.
