– Не со зла и не в обиду, – нахмурился Нилов. – Ну, так как? В Университете, конечно, все будет по-старому.
– Хорошо, – я протянула Захару банку фасоли, чтобы открыл, а сама принялась за яйца.
– Лер, – мужчина поставил на стол фасоль, но не отвел от нее взгляда, словно бобы смогут выскочить из банки и начать танцевать Канкан.
– Что?.. – нахмурилась я, чувствуя, что такое поведение Нилова не к добру.
– Ты и Дима… У вас серьезно?
– Да, – не раздумывая ни минуты, ответила я.
– Не пойми меня неправильно, я не пытаюсь играть роль старшего брата, но все же, ты хорошо подумала?
– Этот человек спас мне жизнь, был рядом в самый сложный момент, и сейчас он единственный, кому я полностью доверяю. Да, я подумала хорошо!
– Он тебя старше почти на десять лет…
– Так тебя смущает разница в возрасте? Она не так велика, да и мне не пятнадцать.
– Хорошо, Лер. Ты умная девушка и знаешь, что делаешь, – улыбнулся Нилов, и больше мы не касались темы моей личной жизни.
После легкого ужина мы стали собираться в обратную дорогу. Нельзя было допустить, чтобы отсутствие Димы и Захара заметили. Достаточно того, что оба не явились на ужин. Они придумали легенду, будто решили провести вечер в городе, чтобы немного развеяться. Два свободных молодых мужчины… Для пущего антуража Вика сбрызнула рубашку Нилова своими духами. Я была не в восторге от такой выдумки, но пришлось засунуть девичью гордость куда подальше.
Машину Захара мы оставили у Викиной дачи, и в Оболенку поехали на Диминой. Чтобы меня не заметили, на въезде в Университет я спряталась на заднем сиденье и только у папиного дома незаметно прошмыгнула к крыльцу. Наше бурное приключение дало о себе знать дикой усталостью, и я мигом заснула, как только оказалась в спальне, а следующим утром благополучно не услышала будильник.
На завтрак я неслась со всех ног. Будь это любой другой день, я бы спокойно перекусила в кафетерии, но сейчас было необходимо показаться в общей столовой. Я еще не догадывалась, что мое отсутствие легко могло бы остаться незамеченным.
Я вбежала в столовую и замерла на пороге. Место раздачи блюд украшала гирлянда воздушных шаров, а посреди обеденного зала стоял стол с различными фруктовыми нарезками. Все что-то бурно обсуждали, громко смеялись и шутили. Складывалось впечатление, что я невольно оказалась на чьем-то дне рождения. Рядом со столом с фруктами в обнимку стояла чета Мурашовых. Наш повар и его супруга светились от счастья, а вокруг них толпился почти весь преподавательский состав. В памяти живо всплыла сцена, увиденная в подземелье, как Юлию Мурашову куда-то везли на каталке, и появилось смутное ощущение, что праздник как-то с этим связан. Я отыскала глазами Диму. В отличие от других, он оставался серьезным и даже хмурым, что подтвердило мои подозрения.
– Что случилось? – спросила я у Марины Поздняковой, подсаживаясь к ней за столик.
– А, Лерка… Ты все пропустила. Геннадий Владимирович приготовил праздничный завтрак. Его жена забеременела.
– Что?! Юлия в положении?
– Ага. Оказывается, они думали, что Мурашова бесплодна, а тут бац! На его месте я бы провела тест на ДНК, мало ли проблемы были не у нее, а у него…
Марина продолжала нести свою чушь, но мне уже было не до нее. Теория Димы, что Оболенцы занимаются евгеникой, находила подтверждение. Я не сомневалась, что беременность Мурашовой была ничем иным, как очередным их экспериментом по созданию идеального человека. Но ведь я тоже была зачата и родилась в Оболенке. Что, если и я часть их эксперимента? Может быть, именно поэтому они не хотят меня отпускать?
56. Конец игры
С XIV века в Европе начинается новый этап развития культуры. Патристика и схоластика остаются в прошлом, зарождается иное мировоззрение, в центре которого отныне не Бог, а человек. Бог сотворил мир, а венцом творения стал человек. Именно на людей Бог возложил священную обязанность создавать то, что не создал сам. Человек есть главная ценность, центр Вселенной и цель всех совершающихся в мире событий, его возможности безграничны, а достоинство неоспоримо. В культурологической науке подобная философия получает название «гуманизм», что происходит от латинского слова «хуманитас» – человечность. Но все новое – это хорошо забытое старое…
Философия гуманизма пришла на смену темным средним векам, а те, в свою очередь, возникли на руинах высококультурной Античности. Идеи гуманизма проскальзывают в трудах Аристотеля и Демокрита. В Древней Греции и в могущественной Римской империи интерес к человеку был велик. Основой античного гуманизма было стремление к саморазвитию и самовоспитанию. Главный принцип того времени – «Калокагатия», исходя из него, личность должна быть гармоничной, этически и эстетически совершенной. Средневековье изменило философский вектор и долгие столетия превозносило как высшие добродетели смирение и самоограничение. Только с конца тринадцатого века пробуждается интерес к человеку, а с четырнадцатого становится культурной доминантой. Да, этот гуманизм иной, нежели в Античности, здесь важное место отводится христианскому Богу, но все же происходит возрождение именно тех, древнегреческих идеалов. Отсюда и название эпохи – Возрождение.
Что происходит дальше? Развивается наука, создаются великие произведения искусства, совершается кругосветное путешествие, открываются новые земли, появляются различные изобретения, но ценность человека остается непоколебимой…
Слушая лекцию по культурологии, я задумалась над словами преподавательницы. Действительно ли ценность человека осталась непоколебимой? Войны, Холокост, геноцид этнических групп населения – все это доказательство тому, что люди лишь пешки, которыми можно жертвовать в игре сильных мира сего. Простых смертных легко пускают в расход, когда это нужно во имя интересов избранного меньшинства. Такая ситуация укоренилась в нашем мире, и в частности подобное есть в Оболенке.
Придя к страшному открытию, что я, выношенная матерью и рожденная в Оболенском университете, могу быть результатом опытов по созданию идеальных людей, мы с Димой решили проверить эту безумную теорию. Точнее, это была его идея, поскольку я поддалась панике. После завтрака до занятий нам удалось ненадолго остаться наедине в подсобке его аудитории, и только оказавшись в крепких объятьях любимого мужчины, я стала успокаиваться.
– Знаю, о чем ты думаешь, – сказал он, перебирая пальцами мои распущенные волосы.
– Евгеника… Ты был прав, а я могу быть такой же экспериментальной крысой, как и другие…
– Не говори так о себе! Ты никакая не крыса, а самая потрясающая девушка, какую я только знаю!
– Дим…
– Не перебивай, пожалуйста! – решительно произнес он. – Мы все проясним, я уже написал Лариске. Завтра едешь в Москву и проходишь полное медицинское обследование. Мы должны убедиться, что с тобой все в порядке.
– А если нет? – спросила я, чувствуя, как рвется из груди сердце.
