Итальянский юрист и социолог Гаэтано Моска
81 в труде «Правящий класс» разработал теорию, которая утверждает, что во всех обществах «организованное меньшинство» будет доминировать и властвовать над «неорганизованным большинством». Французский революционный синдикалист Жорж Сорель
82 выступал за политическое насилие и пропагандировал радикальные меры для достижения революции и свержения капитализма и буржуазии через всеобщую забастовку. Итальянец Энрико Коррадини
83 говорил о необходимости движения во главе с аристократами и антидемократами. Новая идеология распространяется по Европе, как чума: Испания, Португалия, Германия, Румыния, Италия… и имя этой идеологии – фашизм.
Общество Калокогатии по своей философии было куда ближе к фашизму, нежели высокоразвитой античности и гуманизму Возрождения. Прошла неделя с того вечера, как из Оболенки прогнали Диму, и за это время ректор Серов активно просвещал меня относительно тайного общества, вступить в которое мне предстояло. Так же, как и фашисты, калокагатцы считали, что править может лишь избранное меньшинство, которое вправе наказывать за инакомыслие. Полностью уверенные в своей правоте, они ставили себя, образованных, интеллектуально развитых, на несколько ступеней выше прочего народа.
– Постепенно мы придем к тому, что мир обретет гармонию, – сказал он как-то за ужином, который я приготовила для него и Селезневой. Эта парочка решила скрасить мой вечер, поэтому еще утром поставили перед фактом, что придут на мою утку с яблоками.
– И каким образом? – усмехнулась я, глядя в свой бокал с домашним лимонадом.
– Наши выпускники уже добились прекрасных успехов во всех сферах деятельности: аппарат президента, британский парламент, белый дом, Бундестаг… Лера, Калокогатия уже на пути к цели. Благодаря знаниям, навыкам и умениям, которые мы оттачиваем в Оболенке, наши выпускники умело влияют на принятие важных решений. Мы уже руководим! Все эти мелкие людишки только пешки в нашей большой игре.
– Вы пси-и-их, – на распев сказала я.
– Дерзишь? – прищурилась Селезнева.
– Имею право, разве нет? Мы же теперь вроде как коллеги… Хотя нет, я лучше! Вы же, Евгения Матвеевна, недееспособны, в отличие от меня, – усмехнулась я, глядя, как Селезнева багровеет от злости. Я ударила эту гадюку по больному.
– Лера, я смотрю, ты стала зазнаваться, – недовольно проговорил Серов.
– Лера?.. Для вас я Валерия Андреевна!
– Слушай, девочка! Веди себя прилично. Слишком много на себя берешь. Тебя еще даже не посвятили в Калокагатию, – прошипел он.
– Это вопрос времени. Кстати, когда произойдет столь знаменательное событие?
– Через восемь дней. Сам Верховный тебя посвятит, – нехотя ответил ректор.
Я уже заметила, что ни он, ни Селезнева не горели желанием видеть меня в рядах своего тайного общества. Инициатива шла напрямую от Верховного. Это давало мне некоторую защиту, но главное было не перегнуть палку.
Наш ужин закончился довольно холодно. Селезнева и Серов были рады скорее удалиться из моего дома, а я вздохнула с облегчением, оставшись одна. Впереди была целая ночь вдали от омерзительных калокагатцев, чтобы подготовиться к новому испытанию.
На следующий день после завтрака Серов снял меня с первой пары под предлогом, что моя помощь нужна в корпусе с детьми-сиротами. Он ничего не объяснил, пока мы не поднялись в холл второго этажа, где детишки слушали сказку. Мы остановились в коридоре так, что отлично видели все, что происходило в холле, но нас не было ни видно, ни слышно.
– Смотри, Лера, чтобы вырастить этих детей, требуется уйма времени, денег и сил, но в результате они останутся дебилами, – с отвращением произнес Иван Викторович.
– Они не дебилы, как вы выразились! Это такие же дети, как все остальные, только с особенностями развития.
– Из них ничего полезного не получится, – равнодушно сказал ректор. – Ни интеллектуальная профессия, ни физическая сила. Да большая часть из них даже уборщиками нормально работать не смогут.
– Для чего они вам? Зачем вы привезли этих детей в Оболенку, если у вас нет ни грамма сочувствия?
– Идем…
Серов подхватил меня под руку и повел к пожарной лестнице, по ней мы спустились в подвал, а из него прошли в подземелье.
– Впервые ты спускаешься сюда на всех правах, а не прокрадываешься ночью, как раньше, – усмехнулся он.
– Как давно вам известно, что мы с Димой вели расследование? – спросила я, но мой вопрос остался без ответа.
Мы шли по слабоосвещенным коридорам, изредка встречая кого-то из обслуги. Как ни странно, ни у кого не вызвало удивления мое присутствие в тайном месте Оболенки. Я отлично помнила карту подземелья, которую составили с Димой, и прекрасно ориентировалась, чтобы понять, что Серов вел меня к лаборатории.
– Здесь у нас высокотехнологичная лаборатория, – Серов открыл те самые двери, за которые мы с Димой так и не попали. – Только представь себе, что раньше тут было подобие обычного кабинета алхимика! С ума сойти, какими безумиями занимались наши предшественники!
Моему взору предстало огромное светлое помещение, наподобие тех, какие бывают в фантастических фильмах. Вся работа происходила автоматически, на больших экранах на восточной стене отображались какие-то формулы и числа, а несколько человек в белых халатах, которых я никогда раньше не видела в Университете, отмечали что-то на электронных планшетах.
– Здесь мы создали новейшие лекарства против различного рода вирусов. А главное достижение – препарат, контролирующий раковые клетки в организме человека. В этом помогли разработки доктора Шолохова. О нем тебе должен был рассказывать твой майоришка. Видишь, какую пользу наша деятельность приносит обществу?
– Но вы же ничем этим не делитесь? Разработки Шолохова выкрали, чтобы получить лекарство от рака, но будете ли вы снабжать им больных?
– У Аристарха Борисовича была злокачественная опухоль, но, как видишь, он здоровей молодняка.
– Нет, я говорю не о членах вашего общества, а об обычных людях!
– Лера, не всем необходимы наши разработки. Представь на минуту алкоголика, который регулярно лупит свою жену, третирует детей, представляет опасность для соседей. Он заболевает раком, семья чувствует скорейшее освобождение… Ему нужно это лекарство?
– А разве вы имеете право решать, кому жить, а кому умереть?
– Да. В отличие от общей массы, этого безвольного стада, наше интеллектуальное меньшинство способно решать глобальные проблемы, – гордо произнес Серов и махнул рукой, чтобы я прошла в глубь лаборатории. – Видишь это? – он показал на две большие колбы с темно-красной жидкостью. – В правой – кровь человека четвертой группы с отрицательным резус фактором, в левой – полный аналог по химическому составу. Синтетическая кровь. Теперь дальше… Иди в тот зал.
