– Лер, тебе так повезло работать с этим красавчиком, – захихикала Марина, проследив за моим взглядом, и я тут же отвернулась от Арсения.
– Не говори глупостей. Главное, чтобы он помог с дипломом, – вышло совершенно неправдоподобно, и, кажется, щеки начали гореть. А Маринка только внимательнее стала всматриваться в мое лицо. Ее сканирующий взгляд был способен увидеть малейшую ложь, и это сильно напрягало. Нужно было как-то переключить ее внимание, пока не стало слишком поздно, и моя глупая влюбленность в преподавателя не превратилась в достояние общественности.
– Хочешь сказать, он тебе совершенно не нравится? – не отставала сплетница.
– Нет, он не в моем вкусе, – спокойно ответила я, про себя молясь о чуде, заставившем ее отстать, и мои молитвы оказались услышаны.
– Марин, оставь Лерку в покое, у нее уже есть парень, – Лена заговорчески мне подмигнула, чем окончательно ввела в ступор.
– Да?! Кто? – тут же заинтересовалась Марина.
– Мне тоже интересно, кто, потому что сама я не знаю, – усмехнулась я.
– Разве не ты вчера целовалась с Юркой Ниловым в кино на задних рядах?
– Вот это новость, – Маринка придвинулась поближе, видимо, желая услышать подробности.
– Да, было. Хотели попробовать, но ничего из этого не вышло, и мы решили остаться друзьями, – ответила я, желая отрубить на корню ненужные слухи.
– Ты так останешься старой девой, – простонала Маринка, – а может, ты по девочкам?
– Эй! – я чуть не подавилась соком.
– Ладно-ладно, – девушка подняла руки, но тут же расплылась в улыбке, – зато, раз тебе не нравится Романов, я могу им вплотную заняться.
Как-то резко Маринка стала меня раздражать, и я бы с радостью выплеснула ей в лицо свой недопитый сок. И чего только мне стоило сдержаться.
– Отношения преподавателя и студентки караются увольнением, позволь тебе напомнить, – отчеканила я.
– Не так долго мне осталось быть студенткой, к тому же запретная связь дико возбуждает…
Весь обед я была вынуждена слушать план соблазнения Арсения и горько сознавать, что рядом с Маринкой у меня нет шансов. Даже если забыть о том, что одним своим присутствием вызываю у Романова аллергию, я во всем проигрывала Поздняковой. По ней сходила с ума добрая половина парней Оболенки и не только потому, что она имела миловидное личико и точеную фигурку, Марина была девушка с большой буквы, умела кокетничать, строить глазки и, когда было нужно, демонстрировать свою слабость. Конечно же, она своего добьется, а я, как порядочная подруга (хотя какая подруга?) буду вынуждена хранить их тайну. Единственное, что мне оставалось, и это было верным решением, – выкинуть из головы мысли о глупой влюбленности в Индюка. И лучше всего в этом поможет расследование, на котором и следовало бы сосредоточиться.
С понедельника я занялась изучением росписей Университета. Постепенно исследуя каждую аудиторию и стараясь не привлекать к себе ненужного внимания, я потратила целых две недели, чтобы отыскать всего четыре символа, расшифровка которых была в книге Радзинского.
Зал риторики украшала потолочная фреска с изображением девы с ребенком на руках. Ни у кого не было сомнений, что изображалась Богоматерь с младенцем, вот только никаких библейских символов рисунок не содержал. Возможно, светский художник, словно живописец Возрождения, изобразил Деву Марию, как земную женщину. Так мы и думали, вот только книга Радзинского не говорила ничего о Богоматери, а трактовала картину как «начало новой жизни в преддверии перемен».
В библиотеке была украшена вся северная стена, но лишь в нижнем правом углу мне удалось разглядеть символ из книги – чашу, в которой отражалось звездное небо, что символизировало «духовное богатство». Очень логично, как и измерительный предмет, напоминавший циркуль – символ «ясного мышления и самодисциплины» в аудитории математики. Последний рисунок гравюры я нашла на кафедре юриспруденции, в аудитории, где преподавал отец. «Восстановление порядка» – изображение воина, в одной руке держащего копье, а в другой свиток.
Следовало бы поговорить с папой, вдруг ему что-то известно о росписях, но я никак не могла решиться. Было страшно, что мой отец с этим связан, и хотя я старалась отбросить эти мысли, все чаще приходила к выводу, что он что-то знает. Как-то раз я все же завела снова разговор о Радзинском, но была грубо перебита, отец дал ясно понять, что ничего, кроме диплома и прочих учебных дел, обсуждать не намерен.
А с дипломом у меня как раз все было прекрасно. Я писала по несколько страниц в день и в Университете отдавала их Арсению, а он через день возвращал мои наработки со своими комментариями. На этом наше общение заканчивалось. Все возникающие вопросы он просил подавать ему в письменной форме. Единственное, что хоть немного радовало – моей работой он оставался доволен, во всяком случае, так следовало из его пометок. Что до лекций, то Романов не изменил свою манеру преподавания и из раза в раз грузил студентов эссе и прочими письменными работами, а изучение материала оставлял в качестве домашнего задания. Что удивляло не меньше, так это его проверка наших эссе. Каждый раз мы получали обратную связь от Романова в виде такого же эссе, где он на трех-четырех листах расписывал тему, оспаривал или соглашался с нашим мнением. Тогда я и открыла этого человека с иной стороны. В разговоре о философии он не мог связать и двух слов, а вот его заметки были, по меньшей мере, гениальными. Я заключила, что он просто-напросто боится своих студентов. Думаю, у него не было достаточного опыта, чтобы легко преподавать. Видимо, поэтому он предпочел общение в письменной форме.
По мере того, как росло уважение к Арсению, мое поведение менялось. Я уже не могла, как раньше, язвить на его занятиях, внимательно слушала все, что он говорит, и каждый день искала с ним встреч по самому разному поводу. Мои чувства к нему не только не прошли, но и окрепли. Вот только он каждый раз отмахивался от меня, как назойливой мухи. «Валерия, опять вы? Лучше бы сидели над дипломом». «Я не буду отвечать на ваш вопрос, он слишком прост, и вы сами можете найти ответ». «У меня есть дела поважнее вас». И прочее, прочее… Я была совершенно не интересна Арсению. Правда, таким непреступным он был не только со мной. Позднякова ни на шаг не продвинулась в своем плане соблазнения молодого профессора. Он игнорировал ее заигрывания, на вопросы отвечал сухо и немногословно, а на просьбы помочь с философией советовал обратиться к Интернету или ко мне.
– Позднякова, ваши вопросы не делают вам чести. Идите к Ланской, она растолкует что к чему, да ей будет приятно лишний раз выставить себя умницей, – в очередной раз отмахнулся Романов.
– Но, Арсений Витальевич, я бы хотела, чтобы Оригена объяснили именно вы. Так я лучше усвою материал, – проигнорировав грубый выпад преподавателя, Марина шла в наступление. Как бы невзначай она чуть наклонилась и поправила медальон, что «случайно» попал в ее бюстгальтер. Меня чуть не стошнило от всей этой картины, и я, наспех закинув вещи в сумку, пулей вылетела из аудитории.
