Я уже наплевала на обыск и хотела уйти из спальни, как заметила в конце комнаты разобранную софу, со скомканным одеялом и подушкой. И тут на смену слезам, которые успели навернуться на глаза, пришел смех. Получается, Дима настолько нехозяйственный, что даже не пользуется кроватью! Что это – лень или непритязательность? Настроение резко поднялось, и я решила все же осмотреть комнату, но так ничего интересного не обнаружила. Димина спальня по большей части была покрыта слоем пыли, словно он ей совершенно не пользовался. Хотя в этом не было ничего удивительного, ведь Индюк действительно почти все время проводил за работой в кабинете.
Осматривать столовую и кухню я не стала, ведь не раз там хозяйничала, а Смирнов этими помещениями пренебрегал, как и спальней. А вот гостиную решила осмотреть. На полках, под столиком, в диване и под ним – ничего интересного не отыскала. Самая обычная преподавательская гостиная. Но тут мое внимание привлекло большое зеркало в углу: оно было точно таким, как у отца в комнатке за камином.
Зеркало туго крепилось к стене, и мне не хватило сил его отодвинуть. Тогда я стала ощупывать массивную деревянную раму и вдруг наткнулась на какой-то бугорок. С силой надавив на него, я почувствовала, как зеркало дернулось, а потом часть стены сдвинулась. Здесь был еще один тайный ход, такой, как в доме у отца.
Как и в папином тайнике, рядом со входом лежал фонарь. Щелкнув им, я осветила небольшое помещение, в конце которого начиналась узкая лестница вниз. Но прежде чем ступить на нее, я посмотрела на черный плащ и белую маску, висевшие на стене, правда, они были покрыты толстым слоем пыли. Костюмом явно не пользовались год, а то и больше. Значит, не один человек устраивает весь этот маскарад. А если еще у кого-то есть подобный плащ, может быть, ночью в учебном корпусе был не папа?
Спустившись вниз по лестнице, я снова наткнулась на запертую железную дверь, но даже не предприняла попытки ее открыть и вернулась в гостиную. Было очевидно, что плащ и маска не принадлежали Дмитрию Смирнову, более того, он не знал о существовании тайного хода, а это означало, что хозяином костюма был прежний жилец дома. А до Димы здесь жил Филипп Александрович Дрейфус, преподаватель истории, скончавшийся полтора года назад. С тех пор дом пустовал. Дрейфус был очень строгим, я бы даже сказала, деспотичным преподавателем. Он никому и никогда не давал спуска, поэтому слабо верилось, что такой серьезный человек мог устраивать подобные маскарады. Но кому, как не ему, мог принадлежать костюм?
Обыск занял довольно много времени. Пора было возвращаться в кабинет и продолжать комедию с Димой. Бедняга Индюк, что его сейчас ждет…
Когда я вернулась кабинет, Смирнов сладко спал на диване. Невольно им залюбовавшись, я чуть не забыла, что нужно было вернуть на место ключи. Пришлось проделать сначала все свои нехитрые инсинуации. Смирнов так и не проснулся. Теперь можно было будить псевдопрофессора, но меня словно что-то останавливало. Я подвинулась к нему ближе – так, что почувствовала тепло желанного мужского тела. Хотелось воспользоваться моментом безмятежного сна возлюбленного, чтобы как следует рассмотреть черты его лица. Всегда мужественный, во сне Дима был похож на мальчишку. И таким он нравился мне не меньше. Не удержавшись, я провела кончиками пальцев по его щеке и ниже – по шее до грудной клетки. Мои губы сами потянулись к его. Легкий поцелуй. Язык скользнул по его нижней губе, словно это кусочек сочного персика. Я отстранилась, но только лишь за тем, чтобы снова посмотреть на возлюбленного. Он был где-то далеко, в мире грез, оставив мне свое тело, чем я бессовестно пользовалась.
Вдыхая его аромат, я целовала волевой подбородок, шею, грудь… Внизу живота дико тянуло, бесстыдно влажное белье говорило о моем желании, но все, что я могла – это ласкать бессознательное тело любимого мужчины. Главное не разбудить! Главное не разбудить! Я чуть прикусила мочку его уха, а моя рука нагло пробралась под его толстовку. Гладкая кожа на тугом прессе окончательно свела с ума, и я снова стала целовать его шею. Но в этот момент Смирнов шумно выдохнул и протяжно с наслаждением простонал. Эта реакция вмиг отрезвила. Еще чуть-чуть, и я бы разбудила Диму. Резко спрыгнув с дивана, я дала Смирнову звонкую пощечину.
– Я распинаюсь перед тобой, читаю Аквинского, рассуждаю, а ты просто так берешь и засыпаешь?
– Я спал? – удивился совершенно сбытый с толку Дима. – И долго?
– Это я у тебя хочу спросить. Майор Смирнов, вам не стыдно? Я же так стараюсь. Зачем ты вообще просил моей помощи, если предпочитаешь спать.
– Прости меня, Лер, я, правда, не знаю, как так вышло.
Индюк выглядел таким виноватым, что мне стало стыдно за свой спектакль. Я слишком переигрывала, а он, при всей своей наглости, не заслужил подобного.
– Тебя усыпляет философия, – вздохнула я. – Хорошо, будем заниматься по-другому, чтобы тебе не было скучно.
– Тебе надо быть преподавателем, – усмехнулся Смирнов и неожиданно взял меня за руку.
– Я подумаю над этим…
И время словно остановилось. Все мое существо вмиг сконцентрировалось в ладошке, которую держал Смирнов. Он чуть сжал руку, а я подалась вперед. Между нами были какие-то считанные сантиметры, его взгляд упал на мои губы. Еще немного… Но нет. Индюк отстранился, отпустил меня и надел маску каменного безразличия.
– Тебе пора. Я действительно хочу спать. Достала меня своей нудятиной, – он, не дожидаясь меня, вышел из кабинета и махнул на дверь. – Исчезни до завтра. Придешь после завтрака, и продолжим на чем остановились, точнее, на чем я уснул.
– Твоя галантность, как всегда, выше всяких похвал, – обиженно пробормотала я, но он услышал.
– А из-за твоей философии мне уже снится всякий бред! – в тон мне ответил Смирнов.
– И что тебе снилось? – спросила я, надеясь, что мужчина не обратит внимание на то, как я покраснела от его слов.
– Неважно. Тебя это касается в последнюю очередь.
Я могла ошибаться, но мне показалось, что мой вопрос смутил Диму. Могла ли я надеяться, что он сквозь сон чувствовал мои ласки и принял их за грезы? А была ли в его подсознании я? Очень хотелось в это верить.
16. Игра в правду
Всего пару месяцев назад самым главным в моей жизни был диплом. Меня мало интересовала студенческая жизнь, я почти не ходила на Оболенские мероприятия, если они не были обязательными, предпочитая проводить вечера за книгами в своей комнате. Я была сомнамбулой
23, запрограммированной только на учебу. Все изменилось пару месяцев назад. По воле покойного профессора Радзинского я оказалась втянутой в опасную игру, неверный шаг в которой грозил смертью.
Прокручивая в голове события субботы, я задалась вопросом, почему так отчаянно ищу правду. Только лишь затем, чтобы удостовериться в непричастности отца к преступлениям? Возможно, мною движет жажда справедливости? А может быть, это расследование дает возможность ощутить, что я на самом деле живу, а не плыву по течению? Я отчаянно искала истину, и в этих поисках обретала себя.
