– Тайные общества – излюбленная тема многих кинематографистов, – продолжала говорить Филиппенко. – Это не делает фильм более глубоким. В данном случае, Кубрик сделал ставку на фрейдистский подтекст.
– Но идея тайного общества в данном случае не принадлежит Кубрику, – вмешалась я, – это ведь экранизация «Новеллы о снах» Артура Шницлера.
– В любом случае, мы можем спорить еще долго, – резко высказалась преподавательница. – Данная работа в наш курс не входит. Остаток лекции мы посвятим анализу фильма «Заводной апельсин».
– А правда, что «Заводной апельсин» был запрещен для показа в Великобритании по настоянию Кубрика, а когда в девяностых фильм показали, он засудил кинотеатры, и их закрыли? – поинтересовался Альберт.
– Да, все так и было, – ответила Филиппенко, – Кубрик рассказывал об этом, когда вел историю кино в нашем Университете.
– Он преподавал в Оболенке? – удивилась я.
– Да, Валерия, вы не знали? Стэнли Кубрик преподавал у нас два года.
По славной традиции в Оболенском Университете читали лекции известные деятели культуры, искусства и политики. Портреты многих украшали стены главного холла учебного корпуса, Стэнли Кубрика среди них не было. Читая биографию режиссера, я подумала, что он человек довольно скрытный и замкнутый, а тут… Если он преподавал в Оболенке до того, как начал работать над фильмом «С широко закрытыми глазами», мог ли видеть людей в плаще и белой маске? А что если именно знакомство с тайным обществом Оболенки натолкнуло великого режиссера на создание подобных образов?
После занятий я решила навестить отца. У меня накопилось слишком много вопросов, на которые требовался ответ, и никто другой не смог бы мне помочь. Папа был рад меня видеть. В последнее время мы общались урывками и уже давно вместе не обедали. Я приготовила нам бефстроганов с картофелем и накрыла на кухне, чтобы посидеть по-семейному. Мы разговаривали в основном про учебу и мой диплом, поэтому я смогла плавно подвести к интересующей меня теме.
– Сегодня Филиппенко сказала, что у нас в Оболенке преподавал Стэнли Кубрик.
– Да, верно, – ответил папа. – Его очень уважали. Он удивительно быстро влился в коллектив, даже несмотря на свою нелюдимость. Жаль, что он так и не стал одним из нас.
– А почему он ушел?
– Всякое случается, – отец немного замялся. – Кубрик решил вернуться к работе в кино.
– Но ведь он не бросал кинематограф, пока был в Оболенке, – возразила я.
– Да, но времени на это у него не хватало. К чему ты все это спрашиваешь? – нахмурился отец.
– Просто любопытно, – пожала плечами я, насаживая на вилку кусочек мяса. – У нас сегодня вся лекция была посвящена ему. Только странно, что его последнюю работу мы не обсуждали. Филиппенко заявила, что она слабая.
– У многих деятелей искусства есть спорные работы.
– Согласна, но нашу киноведку больше всего насторожила тема тайного общества.
– А мне не нравится там излишняя эротика, – поморщившись, сказал отец.
– А вообще быть преподавателем Оболенского – это мечта, – задумчиво протянула я.
– У каждого свои мечты, – улыбнулся папа, – ты вот, например, мечтаешь о научной работе.
– Это было моим очевидным будущим, а не мечтой.
– Было? – переспросил отец.
– Я не говорила тебе, но мне предложили преподавать в Оболенке со следующего года. Серов просил пока не рассказывать никому об этом… даже тебе.
– Мне ты можешь рассказывать все, – ласково проговорил отец, но напряженное лицо и сведенные к переносице брови выдавали его беспокойство. – Ты действительно хочешь войти в штат Оболенского?
– Ректор дал время подумать.
– Милая, не уверен, что это твое, и уж тем более не то, что тебе нужно.
– Почему?
– Просто поверь мне. Я устрою тебя в научном институте, – безапелляционно заявил отец. Я хотела спросить, с чего у него такое мнение насчет преподавания, но в кармане завибрировал телефон, высвечивая на дисплее неизвестный номер.
– Я отвечу? Это, наверное, насчет платья к балу.
– Конечно, дорогая, – папа поднялся из-за стола и направился в гостиную. Как только он вышел, я приняла вызов:
– Алло.
– Это Лера? – раздался женский с хрипотцой голос, который я не сразу узнала.
– Да. А кто спрашивает?
– Зинаида Никитична. Соседка твоего дружка, который тебя бросил. Помнишь, ты давала мне свой номер.
Я не сразу сообразила, о ком идет речь, но потом поняла:
– Леша Фомин?
– Да. Твой дружок вернулся.
21. Буран
Упорство, безрассудство, отчаяние, смелость… Не знаю, что двигало мною в тот момент, когда я решилась сбежать из Оболенки и отправиться к Фомину. Нельзя было терять ни минуты, но только как добраться до Москвы, да еще не привлекая ненужного внимания? Единственным выходом было попросить помощи папы, правда, для этого пришлось солгать.
С грустным лицом я пришла к нему в гостиную и сказала, что мне звонила портниха насчет платья. Ткань, которую мы выбрали, сняли с производства, аналогичной нет, и мне нужно либо поменять фасон, либо выбрать другой материал. До бала осталось так мало времени, что ждать до выходных я не могла, нужно было срочно ехать в Москву, и если бы папочка дал свою машину и отпросил на завтра с занятий… Конечно, принципиальный профессор Ланской не хотел, чтобы его дочь пропускала лекции. Папа колебался, пока я не стала слезно его упрашивать.
– Хорошо, Лер. Уломала. Только надо заправить машину. Бак почти пуст, – сдался отец и пошел к тумбочке за ключами, – дам тебе ключи от маминой квартиры. Остановишься там, а я скажу преподавателям, что ты поехала насчет переоформления.
После маминой смерти, ее наследником, как ни странно, становился папа. Никто не знал, почему она оставила все бывшему мужу, а не дочери, но меня это мало волновало. С папой мы договорились, что по окончании Университета переоформим квартиру на меня, но пока не начинали заниматься всей бумажной волокитой.
– Спасибо, папочка! Ты у меня самый лучший, – я подбежала к отцу, обняла его и чмокнула в щеку.
– Лерочка, ты же самое дорогое, что у меня есть, – расплылся в улыбке отец.
– А ты у меня. Очень тебя люблю, – и я крепче обняла его.
– Так, ладно. Тебе надо собираться, – посерьезнел папа. – Не хочу, чтобы ты приехала в город поздно вечером.
– Ты прав, буду собираться, – вздохнула я и нехотя отпустила папу.
– Тебе нужны деньги?
– Нет, папочка, у меня все есть.
– Ты у меня такая самостоятельная, – с гордостью сказал отец и, вздохнув, отвернулся. – Наташа бы тобой гордилась.
