В маминой квартире я не была больше года. В прошлый приезд в столицу мне так и не удалось там побывать. Сейчас, подъезжая к знакомому двору, меня охватило странное, неописуемое чувство трепетного волнения и грустной ностальгии. В памяти стали всплывать картинки из детства: этот подъезд, дурно пахнущий лифт, коричневая дверь, гостиная с тем самым темно-красным диваном, светлая мамина спальня и моя комната. Сейчас было приятно очутиться здесь, а много лет назад я так не хотела переезжать в эту квартиру.
– Детка, ты не хочешь посмотреть на свою комнату? – ласково спросила мама.
– Нет, я хочу обратно. Хочу домой, – возмущенно топнув ножкой, закапризничала я.
– Милая, теперь наш дом здесь.
– Нет. Я хочу обратно. Хочу в свою комнату. К папе.
– Солнышко, с папой ты скоро увидишься. Он приедет к тебе.
– Но я хочу туда. Домой. Обратно.
– Об этом не может идти и речи, Лерочка. Теперь наш дом здесь, – мама вдруг заговорила строго, что случалось крайне редко, потому что по натуре она была мягкой. – Про тот дом забудь! Никогда я тебя туда не пущу!
Я открыла окна в каждой комнате, чтобы избавиться от неприятного запаха затхлости, сняла пыльную простыню с дивана и села. С момента переезда в квартиру мама чуть ли не запрещала мне вспоминать об Оболенке и нашем старом доме. Я всегда считала, что в ней говорит обида на папу с его фанатичной привязанностью к Университету, но сейчас чувствовала, что здесь было нечто большее. В памяти всплыла их ссора, которую я со слезами на глазах наблюдала в щелочку приоткрытой двери.
– Наташ, я имею право видеться с дочерью два дня в неделю по выходным! – кричал отец. В тот день он впервые навестил меня в новом доме.
– Я нисколько не ограничиваю ваше общение, – возразила мама и, отвернувшись от него, смахнула со щеки слезинку. Думала, что отец не заметит. Ошибалась, как всегда. – Можешь приезжать к Лерочке хоть каждый день. Но дочь будешь видеть только в Москве. Я не позволю возить ее в Оболенский!
– Наташа, ты не понимаешь! Сама лишаешь ее такого будущего. В Оболенке мы сделаем из Леры великого человека. Она сможет вершить судьбы.
– Андрей, послушай себя! – мама развернулась к нему, уже не стараясь прятать катившиеся по щекам слезы. Она подошла к папе и взяла его лицо в ладони. – Ты говоришь, как ненормальный! Андрюшенька, они совершенно промыли тебе мозги.
– Не говори так! – закричал отец и резко мотнул головой, заставляя маму его отпустить. – Я – один из них! Если бы ты была более дальновидна, то поняла бы, что для всех будет только лучше, если наш план сработает.
– План? А ты думал, сколькими людьми вы жертвуете во имя этого великого плана? Я не позволю Лере участвовать в этом.
– Милая, я же люблю тебя и нашу малышку. Мне так жаль, что ты не понимаешь, как важно то, чем я занимаюсь! Возможно, тебе надо время, чтобы все это принять. Я не стану настаивать, буду ждать, сколько потребуется. Дом в Оболенке всегда будет и вашим.
– Нет, Андрей! Наша дочь будет обычным человеком. Она не станет участвовать в ваших сборищах и вершить судьбы, как ты говоришь!
– Ошибаешься! – отрезал отец и зло посмотрел на маму. Никогда не видела его таким, ни до, ни после этого момента. – Ошибаешься, Наташа. Лера – одна из нас. Наша дочь с рождения принадлежит Оболенке. Если сейчас она живет в Москве с тобой, то потом мы все равно заберем ее.
– Только через мой труп! – прокричала мама и ударила отца в грудь, но он перехватил ее руки и крепко их стиснул. Мамочка поморщилась от боли, и я так за нее испугалась, но не решилась показаться из своего убежища.
– Надеюсь, до этого не дойдет. Очень на это надеюсь, – папа отпустил маму, взял с дивана свой плащ и пулей вылетел из квартиры.
Я поежилась от холода. Воздух в квартире был свежим, но морозным. Наспех закрыв все окна, я достала из шкафа шерстяное одеяло и, укутавшись в него, села на подоконник. Мне стало страшно, до отвращения противно и невыносимо больно одновременно. Все было слишком логично. Все сложилось в одну картинку. Столько лет я не придавала значения той ссоре родителей. Они часто ругались до и первое время после развода, но я никогда не понимала истинной причины. Теперь все было яснее самого погожего денька. Мама злилась на отца не из-за его работы, они расстались из-за меня. Каким-то образом мамочке стало известно о том, что на самом деле происходит в Оболенке. Именно это заставило ее забрать меня, она хотела меня спасти, а вот отец… Он говорил с таким фанатизмом, как и Серов, утверждая, что я принадлежу Оболенскому Университету.
– Только через мой труп!
– Надеюсь, до этого не дойдет.
Нет! Не может этого быть! Папа не причастен к мамочкиной смерти! Он не убийца… не убийца. «Если бы я мог все исправить». Эти слова, сказанные в последнюю с папой встречу, теперь приобрели совсем иное значение. Он чувствовал свою вину и старался уберечь меня от Оболенки. Не просто так он не хотел, чтобы я соглашалась там работать. Но что такого произошло, после чего папа изменил мнение об этих людях? О каком великом плане говорили они с мамой?
Квартира постепенно прогревалось, центральное отопление работало на славу, вот только мне не становилось тепло. Холод шел изнутри меня, зубы неприятно стучали, а пальцы на руках и ногах превратились в льдинки. Не скидывая с себя одеяла, я прошла в ванную и включила горячую воду. Постепенно пар заполнил помещение, зеркало запотело, а тело стало согреваться. Я заткнула ванну и стала смотреть, как она медленно набирается. Хотелось отогнать все дурные мысли. Хотя бы на вечер забыться, но ничего не выходило. Я достала из тумбочки свой старый махровый халат, повесила его на крючок на двери и, раздевшись, опустилась в горячую воду. Наконец, я почувствовала хоть что-то приятное. Душистый гель для душа, купленный еще в прошлый приезд, любимая с детства мочалка-медвежонок, и я снова ненадолго перенеслась в беззаботное детство. Правду говорят, что вода исцеляет не только тело, но и душу…
Я уже выходила из ванной, укутавшись в теплый халат, как кто-то позвонил в дверь. Первой мыслью было, что меня нашли люди из Оболенки, но потом поняла, что это глупости, ведь сама скоро вернусь обратно. Скорее всего, кто-то из соседей услышал шум и решил проверить, кто обосновался в пустующей квартире. Я подошла к двери и посмотрела в глазок. На пороге стоял Смирнов.
– Что ты тут делаешь? – сходу спросила я, распахивая дверь перед незваным гостем.
– Принес тебе еду. Не самое полезное, но голодной не останешься, – демонстрируя пакеты из Макдоналдса, заявил он. – Впустишь?
– Входи, – я отшагнула в сторону, пропуская Диму в квартиру.
– Сначала поедим, а потом поговорим, или как?
– Я не голодна и готова тебя выслушать, – забирая у него пакеты, ответила я. – Как узнал этот адрес, спрашивать не буду, но что ты тут делаешь? Что-то срочное, если не дождался в Оболенке и примчался сюда?
