– Но если все так, как ты говоришь, то наш уважаемый Михаил Романович получил доступ к исследованиям своего покойного коллеги и, скорее всего, их завершил. Почему тогда мы ничего не слышали об этом открытии?
– Тут происходит ряд других интересных событий, к которым снова имеет отношение Оболенка, – расплылся в улыбке Смирнов, словно говорил о чем-то необычайно приятном. Мне было забавно наблюдать за ним таким. Сейчас я видела, что он совершенный фанат своего дела.
– Ну… – протянула я, – теряюсь в догадках, про какие события ты говоришь.
– Следи за логикой… Открытие Шолохова могло положить конец исследованиям стволовых клеток, получаемых из эмбрионов и использовании их в евгенике. Так? – Дима внимательно посмотрел на меня, и я кивнула, все еще не понимая, к чему он ведет. – Но открытие так и не произошло. Более того, все, что создавалось годами, пропало, сам ученый погиб. Остается только продолжать эксперименты со стволовыми клетками.
– Верно…
– Но получение стволовых клеток, их изучение и применение с самого начала имело огромное препятствие – церковь, руководствующуюся этическими принципами, ведь, по их мнению, эмбрион – уже человек, наделенный душой. Этого же мнения придерживаются не только церковники. Спустя полгода после гибели Шолохова верховный Суд Европейского союза запретил патентование ряда изобретений, и любые евгенические эксперименты и манипуляции с эмбриональными стволовыми клетками человека
32.
– Угу… А при чем тут Оболенка? – нахмурилась я.
– При том, что в этом процессе принимал участие Серов. Не открыто, нет-нет… Но он давно имеет приятельские отношения с Ежи Бузеком
33.
– Ежи Бузеком?..
– Бузек – бывший председатель Европарламента. Я не стану обвинять его в пособничестве Серову, доказательств нет. Но через него ректор Оболенки мог выйти на людей, которые, в свою очередь, повлияли на принятие решения верховного суда ЕС. Кстати, сам Бузек ушел с должности через несколько месяцев после этого.
– Сняли?
– Нет, все было запланировано, а там кто знает…
Я встала из-за стола и сложила в мойку грязную посуду. Мне нужно было собрать все кусочки этой непростой мозаики, и Дима это понял, поэтому не прерывал моих раздумий. Вот только чем дольше я размышляла, тем больше вопросов появлялось.
– Дим… Но получается, что Оболенка завладела исследованиями Шолохова, а потом перекрыла кислород всем остальным ученым… Больше всего пострадала евгеника. Конечно, ученые не остановились, но теперь их деятельность значительно затруднена.
– Да… все так.
– Но почему? Что нужно моему университету? Если мы сами не используем открытие Шолохова, почему препятствуем другим? Это же… это такой вклад в медицину. Лекарство от рака, долголетие…
– Не знаю, Лер. Это одна из тех вещей, ответ на которую нам предстоит найти.
Дима поднялся из-за стола, взял меня за руку и повел в гостиную. Вопреки моим ожиданиям, он снова стал холодным, рассудительным ФСБшником, оставляя влюбленного мужчину где-то в глубине себя. Стало обидно, что все кончилось, так и не успев начаться, но я не сомневалась, что у нас еще будет время разобраться в отношениях. Сейчас важнее отыскать истину.
– А что с тем взрывом? Виновных так и не нашли?
– Правительство Марокко возложило ответственность за теракт на Аль-Каиду, однако те отрицают свою причастность к взрыву. На самом деле, были нужны виновные, и самым простым выходом было спихнуть на террористов. Подозрение о причастности русских не было озвучено, ведь это означало бы международный скандал.
– Ты знаешь, кто именно в этом замешан? Я имею в виду из Оболенки? – разглядывая свои ногти, боясь поднять на Смирнова взгляд, поинтересовалась я. Мне нужно было как-то сообщить Диме о том, что я узнала о своем отце, но было невыносимо больно сознавать, с какими людьми он был заодно.
– Только некоторых, – хмуро ответил он. – Серов, Шеллар, Селезнева и Ремизова. Но мы не знаем их главаря и не можем провести задержания, пока не будем полностью уверены, что накроем всю шайку.
– Главаря? Ты не считаешь, что это Серов? В конце концов, он ректор Оболенки, это было бы логично, – предположила я.
– Логично с одной стороны, но слишком очевидно с другой. С чего бы ему не быть руководителем Университета, но при этом подчиняться кому-то сверху? Его должность может быть лишь для отвода глаз. Уверен, их главарь отсиживается в сторонке.
– Ты прав, – согласилась я и перевела дыхание.
– Что такое, Лер? – Дима заметил мое волнение и нахмурился.
– Дим… Я думаю, что папа был с этим связан, – с трудом произнесла я и отвернулась от Смирнова, не в состоянии выносить его тяжелый взгляд.
– У тебя есть основания так полагать? – строго вопросил он.
– Я… я кое-что вспомнила. Точнее, только сейчас поняла это.
Мне было сложно, но я в подробностях пересказала Смирнову все, что вспомнила. Призналась и в том, что папа винил себя в маминой смерти. Я даже не заметила, как по щекам покатились слезы, а громкие всхлипы стали мешать мне говорить.
– Эти люди убили не только папу… Они отобрали у меня и мать.
Дима подошел ко мне беззвучно, как умел только он. Его горячие ладони опустились на мои плечи, он подтолкнул меня назад, и я почувствовала спиной широкую твердую грудь любимого мужчины, единственного человека, на которого я могла положиться.
– Лер, мы найдем их. Обещаю, – прошептал он мне в волосы.
– Спасибо, – я повернулась к Диме, и он большим пальцем стер слезу с моей щеки.
По всем канонам жанра должен был последовать поцелуй, но мой принципиальный Индюк, конечно, этого не допустил. Он просто меня обнял по-отечески заботливо, по-дружески крепко, по-мужски трепетно. Я спрятала лицо у него на груди и сильнее прижалась, ища утешения, защиты и безопасности.
