Войдя в читательский зал, я сразу увидела Сергея Петровича. Главный библиотекарь отчитывал какого-то первокурсника за то, что тот халатно относится к книгам. Да, для Вдовина книги – это святое, он не позволял студентам делать карандашные пометки, заламывать уголки у страниц как закладки и, самое страшное, есть за чтением. Мое появление спасло нерадивого студента от праведного библиотекарского гнева. Сергей Петрович, оставив несчастного наедине с угрызениями совести, поспешил ко мне.
– Лерочка, милая, ты пришла меня проведать? – обрадовался он, а мне стало нестерпимо обидно за одинокого старика, к которому если и обращаются, так за очередной книгой.
– Да, и хотела побеседовать с вами.
– Пойдем к моему столу. Там никто не помешает, а в ящике у меня лежит шоколадная конфета, – старичок мне забавно подмигнул, и мы пошли в другой конец библиотеки.
– Сергей Петрович, после нашего прошлого общения я заинтересовалась историей Оболенского Университета, – начала я, усаживаясь на стул рядом с креслом библиотекаря.
– Вот как? – он приподнял бровь, хотя я поняла, что на самом деле не удивился.
– Скажите, Оболенку ведь строили европейские иезуиты?
– Да, в основном прибывшие из Чехии. Петр Семенович Оболенский мечтал создать на родине подобие Пражского Клементинума.
– Но из-за суровой зимы этого не случилось?
– Ну, почему? Из прибывших иезуитов остались пятеро во главе с Карлом Болеславом. Он изначально был правой рукой князя Оболенского. Карл Болеслав руководил Университетским городком, прописал его устав. Правда, он изменил иезуитским ценностям, его взгляды были более широкими и современными. Религия ушла на второй план, а на первый вышла наука. Именно он поставил во главу угла понятие «калокогатия».
– А почему Университет построили именно здесь? Из-за тех камней?
– Думаю, что да. Это место особенное, я говорил тебе об этом.
– Спасибо, Сергей Петрович. С вами так интересно общаться.
– Тогда заходи почаще! Я рад гостям, ты же знаешь, – расплылся в улыбке старик.
– Постараюсь. Но вы же понимаете, сейчас диплом…
– Да. Как подготовка? Уже много написала? Я слышал, что твой научный руководитель парень серьезный, спуску не дает.
– Написала много, но пока остается еще больше. Вы не возражаете, если я посмотрю кое-какие книги?
– Конечно нет, милая, библиотека в твоем распоряжении.
Сергей Петрович достал свой толстый регистрационный журнал и стал отмечать выданные на руки книги. Он не признавал компьютеры, поэтому все и всех фиксировал в журнале, а его молодые помощники наутро переносили данные в электронную базу. Мороки было больше, за спиной Вдовина шептались, но никто не мог ему указывать. В своей библиотеке Сергей Петрович был и царем, и Богом.
Оставив библиотекаря за работой, я пошла сквозь стеллажи по узким коридорам, выбирая книги, где могла найти что-нибудь об истории Оболенки. Везде я находила уже известные мне сведения о моем Университете и даже расстроилась, что не узнала ничего нового, пока… В одной из книг я обнаружила пожелтевший лист бумаги. Письмо, которое так и не было получено адресатом. Пробежавшись по нему взглядом, я поняла, что теперь у меня есть то, с чем могу явиться к Смирнову.
Уже на улице я поняла, что весь день провела в библиотеке и даже пропустила ужин. Но голода я не чувствовала, его заменил адреналин. Со всех ног я бросилась к дому Индюка.
– Ты пришла? Не ждал, – с лицом, словно съел лимон, встретил меня Дима.
– Мы же договаривались…
– Да, но ты не явилась на ужин, Нилов тоже. Думал, ты продолжаешь его убеждать, что не имеешь связь с преподавателем.
– Все не так, как ты себе надумал! – недовольно кинула я и, толкнув плечом Индюка, прошла в дом. – Нилов вчера напился. Я нашла его в бессознательном состоянии у себя под дверью. Если хочешь знать, его всю ночь рвало.
– Лера, мне это неинтересно. Что там с Ниловым, и чем вы занимались. Ты все уладила? Молодец!
– Ты все равно мне не веришь, – я села на диван и закрыла лицо руками, не давая себе расплакаться.
– Конечно, не верю. Ты постоянно врешь. То, что ты трахалась с Ниловым этой ночью, я не сомневаюсь. На себе испытал твои методы… там, в Москве, – он прошел в гостиную и сел на журнальный столик напротив меня. Его взгляд был настолько холодным, что мог заморозить целый океан. – Лера, не все стоит делать через постель. Ты умная девушка, начни работать головой, и не ее частью, что у тебя под носом.
Звонкая пощечина хлестко отозвалась на всю гостиную. Если раньше Смирнов смел меня оскорблять, и я терпела, то в этот раз он перешел черту.
– Мерзавец! Ты… ты…
– Я? Мерзавец? Потому что назвал вещи своими именами? Правда глаза колет?
– Какая правда?! – прокричала я, не сдержавшись. – У меня ничего не было с Ниловым! Я тебе рассказала, как было.
– Да мне, собственно, плевать, – процедил он. – Даже хорошо, что все сам увидел. Теперь не буду заблуждаться на твой счет. Шлюхи меня не интересуют.
Я хотела снова его ударить, но Смирнов успел перехватить мою руку и до боли сжал запястье. Он был зол не меньше меня, только не имел на это права. Хотелось немедленно встать и уйти, но я, связанная расследованием и данным себе словом разыскать убийц отца, не могла. От этого становилось еще хуже, потому что сейчас Индюк был мне отвратителен.
– Прекрати свою истерику, – отчеканил он. – Сейчас у нас на первом месте работа. Закончим расследование и разойдемся как в море корабли. Тебе удалось что-нибудь разузнать?
– Да, – сухо ответила я, ненавидя его еще больше за то, что он прав.
– Что?
Я открыла сумочку и протянула Диме письмо, найденное в книге.
– Это же?.. – пробормотал он.
– Да.
31. Интриги зимнего бала
Дорогая Анечка!
Я знаю, что ты найдешь это письмо, когда возьмешь книгу. Если ты его читаешь, значит, я не рядом. Значит, ты осталась в Оболенке одна; одна без моей защиты. Я узнал страшные вещи о нашем Университете. Ты даже не представляешь, что это за люди! Какие преступления на их совести. Меня не просто так позвали преподавать, теперь я один из них и вынужден делать настолько грязные вещи, что стыдно говорить. Только я, Анечка, не стану их сообщником. Я все расскажу! Скоро у нас собрание, мне нужно узнать их планы, а потом – прямиком в милицию. Если ты читаешь это письмо, моя хорошая, значит, у меня не вышло. Беги! Никого не слушай, не поддавайся уговорам. Только вдали от этого проклятого места ты сможешь жить своей жизнью, а не плясать под их дудку. Я люблю тебя, Анечка! Больше жизни люблю!
Твой Артем
– Это письмо – доказательство того, что в Оболенке творится черт знает что! – воскликнула я.
