Индюк все ловко провернул, надавив на живое. Мне действительно совсем не хотелось быть одной. Я боялась… еще как боялась. Видя мою растерянность, он в два шага оказался рядом, подхватил меня на руки и понес на второй этаж. Только наверху лестницы я сообразила, что должна сопротивляться, но Смирнов прервал жалкую попытку вырваться из его рук.
– Ланская, угомонись, не собираюсь приставать к тебе. Сейчас сходишь в душ и ляжешь спать. Одна. Поговорим утром.
– Нам не о чем разговаривать! – гордо заявила я, на что услышала только смешок.
– О расследовании, Ланская, поговорим. Ты же что-то откопала в библиотеке?
– Да, – смутилась я, – и хотела сейчас с тобой об этом поговорить.
– Думаю, потерпит до утра. Сейчас мы оба не в том настроении, чтобы говорить о деле, – он опустил меня на пол у порога спальни. – Я буду внизу, если понадоблюсь.
– Не льсти себе. Не понадобишься, – не удержалась и съязвила я.
– До завтра, Ланская.
– Уже до сегодня, – глядя на часы, вздохнула я.
– Тем более. Скоро вставать на пары, так что спи, – кинул он, развернулся и чуть ли не бегом бросился вниз.
Утром меня ждал завтрак, точнее его подобие. Я проснулась еще до будильника, почувствовав неприятный запах гари. Быстро одевшись и даже не умываясь, я сбежала вниз и увидела Индюка. Он стоял перед плитой и бранился отборным матом на почерневшую сковородку, которая и стала причиной вони.
– Что ты творишь?! – поморщившись, возмутилась я, подошла к Индюку и забрала у него горелую посудину.
– Это были блины. Завтрак тебе готовил, – пробормотал он.
– Мне? – удивилась я и внимательно посмотрела на ФСБшника, чтобы понять, шутит он или нет.
– Тебе. Обычно ты готовишь, сегодня решил тебя порадовать.
– Порадовал. Обычно я только готовлю, а сегодня еще и убирать.
– Оставь, Лер, – он попытался забрать у меня сковороду, но я не дала и юркнула к мойке.
– Угомонись, – прошипела я. – Сейчас сделаю нам омлет.
Я не хотела за ним ухаживать, как раньше, не чувствовала душевного подъема от осознания, что готовлю любимому, да и любимого больше не было. Конечно, было бы ложью сказать, что к Индюку больше ничего не чувствую, просто теперь влюбленность в него воспринималась как форма мазохизма, а на такое я не была согласна.
Мы позавтракали в полном молчании, до занятий оставалось не так много времени, и говорить о расследовании не имело смысла. Других тем для разговора не нашлось.
– Лер, зайдешь ко мне после занятий, и все обсудим, – деловито произнес он, превращаясь из нерадивого домохозяина в строгого майора.
– Хорошо.
– И будь аккуратна, пожалуйста. Старайся все время держаться в компании и не оставаться одна.
– Думаешь, меня решат убить или похитить?
– Нет, но хочу быть спокоен.
– Ладно.
***
Вопреки опасениям Индюка, день прошел как обычно. После двух пар у меня был зачет по всеобщей истории, который я успешно сдала, получив допуск к экзаменационной сессии, и с чистым сердцем отправилась на кафедру средневековой философии.
– Ланская, а вот и вы! – громко воскликнул Смирнов, обращая на меня внимания Игоря и Леши —студентов-должников со второго курса, усердно пишущих что-то за последней партой. – Пока эти господа готовятся отвечать, обсудим вторую главу вашего диплома.
– Арсений Витальевич, может быть, подожду, пока ребята ответят?
– Нет, Ланская, мы не можем откладывать нашу работу и дальше. Садитесь, – он указал на первую парту у своего стола.
– Что ты делаешь? – прошептала я.
– Молчи и рассказывай про диплом, – тихо ответил он. – Потом объясню.
Я приняла условия игры и стала говорить о своих наработках. Конечно, Дима ничего не понимал, но с умным видом слушал, изображая, будто знает, о чем идет речь. Он прервал меня, когда ребята были готовы отвечать, и сообщив, что моя работа слишком поверхностна, просил дождаться, когда закончит принимать зачеты.
Разозлившись на него окончательно, я демонстративно поднялась из-за парты и ушла в конец аудитории. Пусть это была всего лишь игра на публику, но как он смел оскорблять мой труд? Нерадивые студенты быстро разделались с долгами, и Смирнов, расписавшись в зачетках, отпустил их на каникулы.
– Дима, что за черт? – как только мы остались одни, я подлетела к столу Индюка и грозно посмотрела на мужчину.
– Лера, сегодня утром, когда ты от меня уходила, тебя видел Нилов!
– Юрка?!
– Хуже. Его брат.
– Захар?! Черт!
Сердце стало отбивать чечетку, я не выдержала, встала из-за парты и принялась ходить по аудитории. Будучи преподавателем Оболенки, Захар Нилов вполне мог быть членом здешнего общества, и тогда…
– Лер, успокойся, я ему сказал, что ты забегала до занятий из-за диплома, что задолжала наработки, – он взял меня за руку, чтобы я остановилась, но тут же отпустил, поймав мой недовольный взгляд.
– И он поверил?
– Не знаю, но я решил разыграть эту сцену перед студентами.
– Черт! Черт! Черт!
– Лера, сейчас Захар не самое важное. Ты хотела мне рассказать о том, что нашла в библиотеке.
– Да, – я снова села за парту, перевела дыхание и начала свой рассказ.
Моя Alma-Mater была основана в XVIII веке Петром Семеновичем Оболенским с личного разрешения императрицы Екатерины Второй. Этот факт давно был нам известен, как и то, что в создании Университета активное участие принимали иезуиты, с которыми Петр Семенович познакомился в Праге. Хотя часть иезуитов находилась на территории Российской империи еще до тысяча семьсот семьдесят девятого года (основание Оболенки) после первого раздела Речи Посполитой
51, их положение оставалось шатким, и никаких особых привилегий они не имели. Настоящая надежда на возрождение ордена появилась с основанием Университета, но мы знали, что не все иезуиты пережили суровую зиму семьдесят девятого, поэтому их орден не смог утвердиться на территории Российской. Эти факты не привлекали особого внимания, пока я не взглянула на них свежим взглядом, и первый вопрос, который возник: как в конце восемнадцатого века десятку образованных человек удалось погибнуть от холода? Отправляясь в Россию, они должны были знать об особенностях страны и ее климате. Я поняла, что здесь кроется что-то еще, и решила найти какие-нибудь сведения о прибывших иезуитах, и мне это удалось.
Экспедицию в Россию возглавлял Кониас Браге
52– монах-иезуит и близкий друг князя Оболенского. Именно Браге обучал Петра Семеновича знаниям своего ордена, вот только он сам имел отличную от прочих иезуитов точку зрения на многие вещи. Кониаса Браге не любили за радикальные воззрения, неприличную любовь к античной философии и литературе, чрезмерную активность в политических вопросах и… уход от идеалов католичества. Казалось бы, нонсенс для монашеского ордена. Так и было. Браге хотели изгнать и даже обвинили в ереси, но тут ему на помощь пришел князь Оболенский. Он практически «выкупил» своего друга и увез его в Россию.
