В Российскую империю Кониас Браге прибыл почетным гостем, а отнюдь не как беглец. Он был представлен императрице и очаровал ее своей эрудицией. Вместе с князем Оболенским Браге изложил Екатерине проект нового Университета, который должен был стать достойным соперником Сорбонны, Оксфорда и Болонского университета. Вот тут появляется еще один интересный факт – Оболенский и Браге заявили, что Имперский университет, а именно так сначала называли Оболенку, может превзойти своих старших сородичей, если будет возведен на месте, обладающем особой силой, а именно в районе древних мегалитов. Екатерина Вторая не отличалась любовью к мистике и, скорее всего, не придала значения выбору места, поэтому спокойно разрешила строительство именно здесь.
Прознав о положении, которое занял Браге в России, пражские иезуиты решают этим воспользоваться. Они отправляют лучших представителей ордена якобы в помощь своему бывшему соратнику, а на деле желая обрести силу вдали от гонений. В России для иезуитов было безопасно, потому что Екатерина Вторая не приняла буллу, написанную Папой Римским о роспуске ордена иезуитов. Браге радостно встретил монахов на своей новой родине и вместе с ними организовал строительство на средства Оболенского. Когда Университет был практически достроен, а его библиотека пополнилась пересланными из Праги фолиантами, бывшие соратники Браге стали погибать один за другим. О том, как это случилось, монографии умалчивают, но я предположила, что неугодные монахи стали пленниками Университета, их просто-напросто насильно заморозили, ведь выжили только те, кто находился в хороших отношениях с Кониасом Браге. К такому же мнению пришли и в Праге, где объявили Кониаса Браге предателем и убийцей. Он же, в свою очередь, чувствуя опасность со стороны прежних приспешников, уходит в тень, громко заявляя, что Университет полностью детище Оболенского.
Не прошло и десяти лет, как Оболенка превратилась в центр культуры, искусства и науки, а его выпускники – достойнейшими членами общества. В нем преподавали видные деятели науки и культуры того времени, в том числе и европейские.
– Получается, Оболенка была основана Кониасом Браге, – потирая подбородок, задумчиво произнес Дима, – и мы можем допустить, что Университет для него был не образовательным учреждением, а собственной вотчиной, где он собрал приверженцев своих идей.
– Именно! Думаю, открывая Университет, Браге находил людей для вербовки в свое тайное общество.
– Но в чем суть его идей? Это ты так и не сказала.
– А это мне узнать и не удалось, – вздохнула я.
– Как так?
– Ни одного письменного источника, где излагаются идеи Кониаса Браге, в Оболенке нет и никогда не было. Дабы сохранить в тайне свою деятельность, все учения и наставления Браге передавались из уст в уста. Прямо «Четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту», – усмехнулась я.
– Что? – Смирнов сильнее нахмурился и стал похож на замерзшего воробья, отчего я не сдержала улыбки.
– Рей Брэдбери, «Четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту» – роман-антиутопия, в нем описывается мир, где запрещены книги, но не все согласны с таким порядком, они хранят книги в своей памяти. Они заучивали книги наизусть и передавали их из уст в уста. С учением Браге вышло так же. Но все же кое-какой источник сохранился, правда, не здесь.
– Что за источник?
– Некий манифест, в котором излагаются основные идеи предателя-иезуита. Этот манифест был написан им еще в Праге и спрятан перед тем, как Браге арестовали.
– Хм… – Индюк снова почесал подбородок. – Получается, чтобы узнать цель тайного общества Оболенки, у нас есть два пути: поймать «языка», то есть кого-нибудь из них, и заставить пересказать этот манифест, или же найти письменный источник.
– Но если мы схватим кого-нибудь из членов общества, то выдадим себя, – нахмурилась я.
– А у тебя есть идеи, где может храниться манифест? И вообще, он мог дойти до наших дней?
– Не знаю… Прошло более двухсот лет… Бумага могла не сохраниться.
– А место? У тебя есть предположения, где Браге его спрятал?
– Да. Помнишь, я говорила, что в Праге есть бывший иезуитский коллегиум?
– Что-то такое припоминаю. Название у него странное такое…
– Клементинум. Там жил и работал Браге вплоть до своего ареста. В одной из книг я прочитала, что первоисточник манифеста хранится там, где его спрятал Кониас Браге – в штабе иезуитов. Это объясняет также и то, почему он не вернулся за ним. После предательства путь в Клементинум Браге был заказан.
– Хм… – Смирнов снова потер подбородок, словно это помогало его мозгу работать. Он поднялся из-за стола и подошел к окну. Какое-то время он молча смотрел на падающие хлопья снега, а потом вдруг резко повернулся. – Лера, как смотришь на то, чтобы провести новогодние каникулы в Чехии?
– Что? – растерялась я.
– Я предлагаю тебе полететь со мной в Прагу и разыскать этот чертов манифест!
39. На земле и в небе
Врать, изворачиваться, обманывать… Родители с детства учат нас, что лгать – плохо, что самое достойное – это правда. Мы, как губка, впитываем их слова, но, взрослея, понимаем, что ложь не всегда грех, порой она является нашим спасением. Сначала мы учимся обманывать родителей, скрывая двойку по математике, чтобы нас не отругали, привираем подружкам, что на каникулах целовались «по-серьезному» с мальчиком из лагеря, чтобы казаться взрослыми, водим за нос начальника, выдавая утреннее похмелье после вечеринки за простуду. Кто-то из нас врать не любит, чувствует угрызения совести, обещает в следующий раз говорить правду и держит слово, пока не оказывается в отчаянном положении, выйти из которого можно только солгав в очередной раз. Я всегда любила правду, любила настолько, что не могла остановиться в поисках убийцы профессора Радзинского, но чем дальше заходило расследование, тем сильнее я утопала во лжи. Мне приходилось обманывать родного отца, майора Смирнова, лучшую подругу и весь чертов Университет во имя любви к правде. Утром в день моего отъезда в Чехию, я врала человеку, глядя ему в глаза.
– Нет! Как вы могли такое подумать?! – возмутилась я, вскакивая со стула и начиная прохаживаться по комнате, где царил хаос после сборов в поездку.
– Валерия, что я мог подумать еще? Я сопоставил все факты, – жестко сказал Нилов.
– Захар Артемович, вы ошибаетесь!
Я собирала свои вещи, когда ко мне в комнату постучали. Каково же было мое удивление, когда на пороге увидела брата Юры. По суровому лицу Захара было понятно, что разговор предстоит нелегкий, и, помня, что он видел меня, выходящую от Смирнова рано утром, догадывалась, о чем пойдет речь. Мои опасения оправдались, и Нилов прямо спросил, состою ли я в отношениях со своим научным руководителем. Конечно, я стала все отрицать, подтвердила слова Индюка о том, что якобы заносила ему наработки диплома, и ничего больше учебы нас не связывает. Захар не поверил. Он сопоставил факты и привел их мне, утверждая, что отпираться бесполезно: я крутила роман с его братом, без памяти влюбленным в меня, а потом вдруг оборвала отношения после того, как моим научруком стал профессор Романов. Захар спрашивал у Юрки обо мне, и тот признался, что у меня другой. Имени он не назвал, но сказал, что соперничать с ним не сможет.
