Надо сказать, что процесс банальной помывки, во всяком случае, в нашем общем доме, кроме как «омовением», назвать было никак нельзя! Может быть, в более крутых местах и присутствовала цивилизация. Однако здесь в единственной на этаже ванной комнате стояло огромное деревянное корыто, вода в которое набиралась вручную из специального бака и подогревалась прямо на месте при помощи специальных печатей. По завершении же вся ёмкость просто опрокидывалась на пол, и пенное содержимое стекало в прикрытую решёткой трубу. Так что нормально совершить водные процедуры можно было, разве что сидя в этом самом корыте, а «быстро» сделать это получалось только в четыре руки.
В любом случае к нужному времени я был готов, благоухал и гордо щеголял по нижнему залу в новеньком парадном мундире Тимирязевской Академии. Он мало чем отличался от того, испорченного Шаровым, в котором я был на сентябрьском балу, совмещённом с церемонией распределения по факультетам, разве что другой цвет оторочки мундира сигнализировал знающим о том, что я успешно поступил на второй курс.
То, что я буду представлять наш клан именно в этом наряде, а не в каком-то другом, решил, кстати, не я, а умные и разбирающиеся люди из моей ипокатастимы. А вообще, у нас просто руки не дошли до подборки «правильного» гардероба для меня как главы клана. Всё-таки там нужно было учитывать многие нюансы, а также разбираться в особенностях не только нашей клановой одежды, но и в моде высшего света Московского Полиса, дабы не предстать перед благородным собранием смешным скоморохом. А таких специалистов среди наших полностью пришлых Бажовых, увы, не имелось, дёргать же Ольгу Васильевну в связи с подобными пустяками я лично считал неправильным.
Парадный же костюм нашей академии, пусть и не универсальный, был выполнен из ну очень дорогих и качественных материалов. К тому же сам по себе символизировал мою причастность: как клану, благодаря тамге, так и к чародейским силам Москвы. А заодно отмечал принадлежность носившего, если и не к элитной в силу возраста и «деревянного ранга», то как минимум к уважаемой группе полноправных студентов-тимирязевцев.
У меня, конечно, был ещё и костюм, который я надевал всего один раз и в котором ездил к Громовым, однако… Не нравился он мне, и всё тут! По какой-то причине этот подарок Ольги Васильевны очень жёстко ассоциировался с тем моментом, когда меня на подъезде к небоскрёбу взяло, да и нахлобучило неким «Клановым эгрегором». И вроде бы поначалу лекарство быстро помогло, а через несколько месяцев я так обвыкся, что вообще практически перестал получать неприятные ощущения при приближении к большим скоплениям людей с условно одинаковой живицей. И всё же неприятный «червячок» в моей голове сохранился, почему-то озлобившись на ни в чём не повинную одежду.
К тому же у любого другого наряда, выбранного нами на скорую руку, был один большой недостаток по сравнению с парадной формой академии. В последний можно было сражаться не менее эффективно, чем в обычном полевом наборе, в то время как обычная одежда довольно быстро превращалась в мало приглядные лохмотья. А то мало ли что может произойти…
Кстати, именно по этой причине многие из московских чародеев при всей своей эксцентричности и индивидуализме предпочитали носить именно уставную, так называемую «княжескую» форму с разнообразными добавлениями. Правда, в первую очередь это касалось безклановых одарённых, потому что во многих родах существовали свои образцы костюмов, в значительной мене приспособленных для конкретно их общего эго.
Спустя ещё пятнадцать минут, в течение которых все ждали, пока наконец соберётся и появится наша фиолетовоглазая красавица из Тигерана, мы наконец-то выдвинулись к Дому Собраний, где, собственно, и базировался Совет Старейшин. Вообще, изначально предки подразумевали, что в этом органе будут заседать и принимать решения «действительные» представители, назначенные от всех автономных ипокатастим. Однако со временем мечта идеалистов прошлого превратилась в туман и развеялась с ветром, неудобное многим решение позабылось, превратилось в фарс, а затем и вовсе кто-то анекдотов понапридумывал. И назвал всё это оптимизацией.
Хоть мне заведомо и не нравились все эти люди, а потому я, собственно, и ёрничал над ними, тем не менее мера в виде произошедшей двести лет назад реорганизации действительно была вынужденной. Согласно объяснениям тётки Марфы, понятная и простая идея со временем и постоянным увеличением числа участников Совета вследствие отделения всё новых и новых ипокатастим действительно изжила себя.
Собрание превратилось в толпу демагогов, тянущих одеяло на себя, которым трудно было договориться не то что о судьбах большого клана, но о банальных проблемах Тайного посада, ведь изначально это поселение находилось именно под коллегиальным управлением этого органа. Надо ли говорить, что когда непонятный дядя, принаехавший из какой-нибудь Варшавы, которого ты и в глаза-то не видел, начинает пытаться решить проблемы твоего родного посада, не забывая себя любимого, и таких, как он, целая куча – жизнь в какой-то момент становится просто невыносимой!
Так что после реформации всю полноту власти как законодательной, так и исполнительной, получили вначале шесть старейшин, число которых ныне сократилось до пяти. Это представители крупнейших объединений: Хёльмгарёрского, Казанского, Ростовского и Сыктывкарского, а также их председатель, он же номинальный глава Тайного полиса. Причём данное место якобы первого среди равных он занял только по той причине, что удерживал ещё и голос главной семьи, то бишь наш, доставшийся ему после смерти последнего и единственного Московского старейшины. Который вроде как был моим двоюродным дедом со стороны бабушки.
Кстати, тот, что из посада, Зиновий Семёнович, нормальный такой пузатый старикан. Бывшая местная легенда среди чародеев, которого, как оказалось, очень уважает тётка Марфа. Он единственный из пятёрки лично отметился по нашему приезде. Правда, на импровизированный пир не остался, вообще посетовав на то, на то в нашем отношении у него просто связаны в данный момент руки. Но его можно в общем-то понять… учитывая, что даже в его родном доме он только один из пяти хозяев. Но, несмотря ни на что, в отсутствие вариантов как держатель голоса главной семьи он намерен был на испытаниях поддерживать именно меня.
Да, я не сказать, чтобы особо поверил и проникся. Всё же жизнь приучила смотреть не на слова, а на дела, таковых же пока вроде как не было. Однако одноглазая Бажова, не славившаяся своей доверчивостью, отнеслась к его словам серьёзно. Впрочем, в нашем случае, как поговаривали рыбаки в посаде Орловка, где мы останавливались по пути сюда: «На безрыбье в озере и рак – рыба!»
Кстати, я ещё дома, услышав про Старейшину от нас, сгенерировал было идею привести в Тайный посад Демьяна, чтобы он занял это место. Но меня быстренько обломали. В первую очередь по той причине, что мы – это теперь просто мы, одна из ипокатастим, а не главная семья, тем более что я единственный настоящий её представитель. Это раз. А во-вторых, сам старикан усмехнулся и на пальцах объяснил мне, что, даже если бы первое вдруг прокатило, он всё равно был бы там никто и звали бы его никак. Банально по той причине, что сам по себе голос в совете большого клана мало что значит. Тем более на пробном испытании он вообще может сработать против меня. А всё потому, что на месте назначенного Старейшины нужны связи и политический капитал, а он всю жизнь вместо того, чтобы его нарабатывать, по подземельям вместе со своей маленькой ипокатастимой мотался.
