– Вот скажи мне, мил человек, – начал он. – Если у меня что украли, то вы должны найти?
– Ну если что украли, то надо, конечно, найти. Надо заявление писать, – объяснял милиционер. – В общем, всё по протоколу. А у вас украли что-то?
– Знамя полковое. – И дед Матвей многозначительно ткнул пальцем в небо.
Милиционер машинально посмотрел наверх и, не увидев там ничего, вернулся к деду Матвею.
– Что значит знамя? Какое знамя? – не понял он.
– Полковое. Красное, – пояснил дед.
– Да не слушайте вы его, – подоспела к диалогу баба Нюра. – Ты чё это? Милицию, что ли, на уши теперь поднял со своей тряпкой?
– Он что? По поводу своей тряпки вас вызвал? – удивилась баба Нюра.
– Нет. Я тут по другому делу был. Но раз ничего не украли, то я, пожалуй, поеду.
– Э, погоди, – остановил его дед Матвей. – Мать, неси бумагу. Я заявление буду писать. Я это так не оставлю, пока власть тут. У меня и свидетели есть.
Студенты переглянулись между собой и, сказав, что они уже опаздывают, удалились на пляж. Дядя Силя с тётей Розой сказали, что в политических расследованиях они не участвуют, тоже покинули место преступления. Деда Матвея это не остановило. Он, взяв милиционера под руку, проводил его до пустующего флагштока.
– Лейтенант. Видишь, знамя наверху развивается?
– Нет, – ответил милиционер, посмотрев вверх.
– Я тоже не вижу. А должен видеть. Вот отсюда его и похитили.
Милиционер, ничего не понимая, озирался по сторонам, ища поддержки. Он понимал только одно, что дед от него не отстанет, а искать какое-то знамя, которое, судя по всему, просто тряпка, ему не очень хотелось. В итоге благодаря бабе Нюре пришли к общему мнению, что никакого заявления писать не надо. Баба Нюра пояснила, что совсем не знамя там было, а какая-то старая тряпка. Затем вообще трусы висели. А потом ещё одни принесли. А тряпку, видимо, просто ветром сдуло и унесло куда-то. Вот и всё преступление.
– Дело закрыто, – заключила баба Нюра и зло посмотрела на деда.
Милиционер совсем ничего не понял, но на всякий случай по-доброму посмеялся над историей и пообещал деду Матвею обязательно разобраться с этим похищением полкового знамени без всякого заявления. Дед Матвей сказал, что он верит в советское правосудие и справедливость восторжествует. Знамя будет спасено, но лучше привезти собаку, чтобы она взяла след. Баба Нюра пообещала, что если дед Матвей сейчас же не заткнётся, то она возьмёт тряпку половую и прям сию минуту свершится советское правосудие. И ещё гарантировала, что следы после тряпки останутся на деде Матвее надолго.
Когда милиционер закрыл за собой калитку и машина уехала, все взгляды обратились на нас. У всех оставшихся был немой вопрос: что случилось? Судя по всему, ничего страшного, но всё же очень интересно. От нас с Вовкой ждали подробностей. Что же такого могло случиться, что нас привезли в сопровождении милиции? Я же не знал, с чего начать. Теперь-то я знал, что спасать никого не надо было, и мне стало неловко за свою выходку. Я же хотел как лучше, а получилось как всегда.
– Ну? – начал папа. – И долго мы будем панамки мять? Рассказывайте, что случилось.
– Да, – подтвердил дед Матвей. – Хотелось бы подробностей. Так сказать, убедиться, что на прогулочном катере были детские шалости. А то все на деда ополчились, что не доглядел. Дед хоть без милиции обошелся.
И тут меня понесло. Мне никак не хотелось оставаться в дураках в этой ситуации, и новая правда истории рождалась одновременно со словами, которые вылетали из моего рта. Даже Вовка слушал удивленно и широко открыв рот. Благо, что дяди Вахтанги не было рядом. Некому было вносить поправки. Но новая правда оказалась хуже старой. Я не знаю, откуда у меня в голове порою рождаются такие фантазии.
Я рассказал, как мы гуляли по набережной и увидели пару темнокожих людей, которые несли обезьянку на руках. Видимо, они приехали отдохнуть к нашему морю из Африки и привезли с собой домашнего питомца. Ведь у нас дома могут жить кошки, собаки. А в Африке только обезьяны. Значит, обезьянка была их домашним животным. Тут в какой-то момент на них напал, выбежав из-за деревьев, одноногий пират, выхватил у них из рук обезьянку и пустился наутёк. Видимо, где-то недалеко стоял пиратский корабль, и ему не хватало только обезьянки. Вот мы с Вовкой быстро среагировали и пустились в погоню. Потом подключилась милиция, мигалки…
– Стоп-стоп, – остановил мой порыв папа. – Какая ещё обезьянка? Какой пират?
– Вы случаем на солнышке не перегрелись? – забеспокоилась баба Нюра.
– Вовка, подтверди, – искал я последнее спасение, но даже Вовка не согласился в этом участвовать. Слишком неправдоподобно всё получалось.
– Ну и сказочник, – усмехнулся дед Матвей. – Тебе бы книжки писать.
– Ладно, – сказала мама, – Сейчас живо в дом и до вечера нос не высовывать на улицу. А вечером, когда все соберутся и будет дядя Вахтанги, мы узнаем, что произошло.
Осталось дождаться вечера. Но если будет дядя Вахтанги, тогда придется рассказывать всё как есть. Но дело-то всё равно доброе мы сделали. Ведь не имел права этот фотограф с обезьянкой фотографировать. Хорошо только то, что Федя никуда не убежал. А то так бы и скакал сейчас по пальмам на набережной вместо выступления в цирке. И нам с Вовкой очень повезло, что милиционер забыл про «очную ставку». Ну или она не понадобилась, что нам было в любом случае на руку. Надо будет потом обязательно спросить у кого-нибудь, что такое «очная ставка».
Глава 18. Пропащая Душа
Наступления вечера мы с Вовкой ждали, как дня Страшного суда, которым нас пугала бабка в деревне. Она говорила: «Вот настанет день Страшного суда, тогда и вернусь я к вам после смерти своей. И всё там расскажу, что вы вытворяли. Как кровь мою пили и мозгами заедали». Нам очень с Вовкой не хотелось дожить до этого дня. Тем более бабка определённо будет на суде врать. Никакой крови мы не пили и тем более не заедали её мозгами, но боялись, что она сможет убедить кого угодно на этом суде, что именно так всё и было. Уж она-то сможет.
Мне вспомнился случай с прошлого лета. Я тогда в деревне гостил один. Вовке ещё рано было познавать радости деревенской жизни и трудности проживания на одной территории с бабкой и дедом. Они, конечно, хорошие бабка с дедом. Просто своеобразные. Деревенские, одним словом. Так вот, собственно, сама история.
В то лето у бабки была ещё коза. Куда она делась потом, я не знаю. Но в то лето это было самое любимое домашнее животное у бабки. Она разве что спать с собой не клала её, а так души в ней не чаяла. Так она и говорила:
– Вот хоть все пущай пропадут пропадом, а ты со мной останешься. Душа моя, – и целовала её промеж рогов. – Ну и малахольный пусть тоже остаётся, – косилась она на меня. – Мне ещё отчитываться за него перед родителями. – Потом тяжко вздыхала. – Ну и дед тоже пускай остаётся. Куда ж мне без него одной-то? Кто вам сеновал на зиму будет заполнять?
