Ранее говорилось, что образ является неправильным, если элементы образа сочетаются в нем иначе, чем сочетаются в реальности предметы, которые они заменяют. Как уже отмечалось, мы можем назвать образ неправильным (ложным), лишь сравнив его с реальностью. Именно возможность сравнения составляет смысл образа: зная, какое положение вещей существует, если образ истинен, мы можем сравнить его с действительно существующим положением вещей (фактом).
Остановимся подробнее на сравнении образа с реальностью. Прежде всего, мы можем сравнить образ лишь с тем фактом, структура которого схожа со структурой образа, то есть структуру которого сделала возможной та же форма. Например, пространственный образ можно сравнить только с фактом, имеющим место в пространстве. Поэтому, чтобы сравнение стало возможным, реальный факт и образ по крайней мере должны иметь нечто общее – форму; в отсутствие подобного сходства формы никакое сравнение невозможно.
Однако этого не достаточно. В образе определенным образом сочетаются элементы, заменяющие предметы, и именно эти конкретные предметы в реальности сочетаются так же, как элементы образа, или как-то иначе. Следовательно, сравнивать образ с реальностью – это значит удостоверяться в том, что именно эти предметы, а не другие сочетаются так же, как их заменители в образе, или иначе. Что же происходит, когда одному из элементов образа ничего не соответствует в реальности? В таком случае возможность сравнения с действительным положением вещей становится невозможной! Из чего мы заключаем, что образ просто-напросто не имеет больше смысла, что может обоснованно показаться изрядным преувеличением.
Такого рода затруднение вызывает в памяти старую философскую проблему имен, которые ничего не обозначают. Говоря «Пенелопа была верна Улиссу», мы предполагаем, что два имени собственных, присутствующих в этом предложении, действительно обозначают два предмета, иначе они не были бы именами. Имя является таковым только тогда, когда оно что-то обозначает: однако эта избитая истина подчас влечет за собой значительные трудности, поскольку имена в вышеприведенном предложении по сути ничего не обозначают. Тем не менее смысл предложения нам понятен, более того – мы готовы признать его истинным. Некоторые светлые умы
[13] предлагали в этом случае согласиться с тем, что имена Пенелопа и Улисс обозначают не то, что существует в реальности, но «нереальные» предметы загадочного характера.
В этом отношении Витгенштейн разделял точку зрения Рассела, согласно которой Пенелопа на самом деле является не именем, но скрытым описанием наподобие: та, которая отвергала ухаживания поклонников. В этом случае нам следует проанализировать мнимое имя собственное и затем устранить его, чтобы предложение приобрело следующий вид: существует единственный предмет, который отвергал ухаживания поклонников и был верен Улиссу. Если выяснится, что в действительности нет ни одного предмета, подходящего под это описание, или, наоборот, что их несколько, предложение просто будет ложным, но не лишенным смысла. Посему нет никакой необходимости признавать, что Пенелопа обозначает нечто призрачное.
Из этого вытекает следующее: то, что обозначается как Пенелопа, должно поддаваться описанию. Последнее возможно лишь в отношении сложного предмета, поскольку в описании задействуются несколько элементов, из которых предположительно состоит описываемый предмет. Нечто совершенно простое нельзя описать – можно лишь обозначить. Возьмем, к примеру, точку в пространстве. Располагая системой координат, мы можем обозначить точку, указав три ее координаты, но не можем описать ее, поскольку она представляет собой простейший предмет (зато возможно установить, какие отношения существуют между ней и другими точками).
Очевидно, в случае с автомобилем мы имеем дело с комплексом, который, стало быть, можно описать как состоящий из таких-то и таких-то более простых элементов. Игрушечные машинки из парижского судебного процесса, как ни странно, в действительности являются скрытыми описаниями в том смысле, что они заменяют лишь реальный автомобиль в целом, оставляя неопределенными множество элементов, составляющих автомобили. По этой причине игрушечные машинки являются не более чем частичными заменителями реальных автомобилей. Если мы желаем иметь совершенно ясное представление о том, что собой представляют эти машинки, нам нужно проанализировать простые элементы, или предметы, комплекса, коим является реальный автомобиль, и создать его образ, в котором каждый простой предмет будет иметь свой эквивалент. В идеале машинки должны быть сочетаниями простых элементов, в которых каждый из элементов заменял бы простой предмет, входящий в состав реального автомобиля. Сочетание соответствующих простых элементов может не существовать в реальности, но для того, чтобы в этом убедиться, то есть сравнить идеальную машинку с реальностью, сами простые элементы должны существовать в обязательном порядке. Этот важный пункт требует уточнения.
Предположим, мы не уверены в реальном существовании того, что заменено простым элементом образа – назовем его ε. В этом случае мы сможем сравнить полностью проанализированную машинку с реальностью лишь после того, как убедимся в том, что то, что заменено ε, и вправду существует. Значит, мы должны быть в состоянии сравнить ε с реальностью; но для этого необходимо заранее знать, что нам следует искать. Это, в свою очередь, возможно лишь при условии, что ε является отображением, образом элемента; однако, как видим, чтобы стать отображением, ε должен иметь четкую структуру и состоять из заменителей предметов: ε не так-то прост!
Отсюда вытекает следующее замечание: можно поставить вопрос о существовании лишь в отношении того, что изображает образ, с тем, чтобы сравнение с реальностью было возможным, но не в отношении того, что заменено простым элементом образа. И наоборот, если мы имеем дело с изображением чего-либо, то речь идет только о комплексе и его существование можно ставить под сомнение.
А теперь предположим, что простых предметов, которые должны быть заменены простыми элементами образа, не существует. Так что конечные элементы в полностью проанализированном образе не являются простыми; будучи комплексами, они отображают предметы, которые могут не существовать. Мы сможем понять образ – то есть узнать, что имеет место в действительности, если образ «истинен», лишь при условии, что мы заранее ответим положительно на вопрос о существовании предметов, которые должны быть заменены конечными, но при этом сложными элементами образа. Предположим, эти сложные конечные элементы не состоят из простых конечных элементов, тогда в их отношении возникает тот же вопрос. В результате мы окажемся втянуты в бесконечную регрессию, вследствие чего никогда не узнаем, изображает ли исходный образ возможное положение вещей, иначе говоря, имеет ли он смысл. В конечном счете это приведет к перманентному отсутствию уверенности в том, что образ факта – это действительно образ, что само по себе абсурдно.
