— Кхя! Славная думка!
Степан, показывая неплохое знание латыни, предположил, что per spiro ad — это каламбур, довольно хитрый и необычный, в котором смешаны латинские Per aspera ad astra (через тернии к звездам) и Dum spiro spero (пока дышу, надеюсь). Горлису такой каламбур показался бессмысленным. Но лишь до тех пор пока Степан не объяснил, что в Одессе среди лихих людей греческого и арнаутского происхождения большим авторитетом пользуется некий Спиро. А учитывая силу греческо-арнаутской колонии в Одессе, можно сказать, он среди персон такого сорта в городе вообще главный.
— То есть ты хочешь сказать, что тут было написано Per Spiro ad astra. То есть каламбуривший имел в виду: «Через Спиро к звездам».
— Как раз так и хочу сказать!
— А чего ж spiro написано с маленькой буквы?
— А ты, Танелю, на atalas поглянь. У сего Гологура буква s и тут пишется так, что не разберешь, великая литера или малая. Что-то среднее получается — полуторное. Но в atalas она в конце слова, и мы сразу понимаем, что малая буквица. А в Spiro, где в начале слова, вполне может быть и великою.
Натан взял протянутую бумажку и долго смотрел в увеличительное стекло. И вправду «полуторная буква», и так и этак можно ее толковать. Горлис отложил бумагу и Loupe и с приятным удивлением уставился на товарища. Как того осенило такой идеей, вроде и напрашивающейся, но заковыристой? Да вот еще и в таких неожиданных парадоксальных мыслях Кочубей бывал неповторим и бесценен.
Степан тем временем довольно попыхивал наследной трубкой:
— И глянь, как интересно тут вимальовується. Снова высокий строй мысли. Однако как ловко всунуто имя разбойного человека в середку латыни. Чесно кажучи, сей Гологур начинает мне нравиться.
— А не связан ли Спиро со Ставраки, который как раз за обустройство линии порто-франко с Абросимовым спорит?
— Да как же то может быть не связан, ежели оба греки и оба пребывают в Одессе. Точно связан!..
— Можешь ли ты через своих хлопцев разузнать, как оно — пообщаться со Спиро, возможно ли?
— Тяжко, що й казать. Но я попытаю, — сказал Степан и тихонько замугыкал давешнюю песню.
— Добро! А я завтра постараюсь узнать у Дрымова, что нового… — Чувствуя, что большой разговор закончен, Натан спросил напоследок: — Слушай, так а что это у тебя за песня такая — поешь, когда трубку набиваешь или куришь?
— Та ну, Танелю. То долгий рассказ. Езжай, до театру еще опоздаешь.
— И то правда.
За сим Горлис начал собираться в оперу, отчего у него сладко потеплело в сердце (очень уж за Росиной соскучился — столько ж не виделись).
Степану тоже хотелось представление посмотреть, но он говорил, что пока не может столько денег тратить. Вот когда на ноги встанет, вот когда семью заведет, одежу барскую купит и вообще будет «сам себе паном», вот тогда…
Глава 10,
в каковой наш герой после театра ужинает с любимой танцовщицей, ея сестрой меццо-сопрано да узнаёт кое-что важное
Едучи в театр, Горлис задумался о странностях загадочного племени украинских казаков. После года знакомства со Степаном и, чуть менее, с другими усатовскими Кочубеями ему трудно было вполне понять статус этих Cosaque. Землю пашут, как servus’ы
[19]; оружием владеют, как воины; притом многие (а Степан — сын усатовского сотенного) грамотны, почти как nobilis’ы
[20]. Ну, откуда младший Кочубей знает латынь, может, не всю, но по крайне мере зачатки, знаменитые латинские изречения? Он же, кажется, в коллежи не ходил. Значит, в усатовской хате, в сундуках ее не только белье да одежа, но и книги хранятся. А отец и дед Кочубей учили его с малолетства, причем неплохо и разному.
К примеру, что касается истории сего края, Горлис слышал от товарища такие рассказы, да не выглядевшие пустой фантазией, а подробные — с именами, датами и топонимами, что ни в каких «Энциклопедиях» не читывал. При сём Кочубей называл родные места Ханской Украиной, а еще — Мукатаа Томбасар, Дубоссарский гетманат, а также «Землей черноморцев». Когда ж любознательный Горлис изумлялся одним сим названиям, приятель отвечал ему: «А ты, Танелю, слухай, слухай. Тебе ж на Дерибасовской-Ришельевской такого не расскажут». Называя сей перекресток ввиду прелестного Театра, возвыщающегося над ним да и над всем городом, подобно Парфенону в Афинах, Степан имел в виду обильные на разговоры места: ресторацию Отона да клубную залу. Но что интересно — Кочубей предпочитал рассказывать о временах более-менее давних, подходя же к событиям последних десятилетий, от объяснений увиливал. Точно так, как это было на исходе их последнего разговора…
* * *
Когда дорога перешла в центральную, более нарядную часть города, мысли Натана переключились на Театр, предстоящее представление и его отношения с прекрасной демихарактерной актёркой Росиной. Тут ведь тоже всё оказывалось не так просто и понятно…
В чужой стране, в чужом городе большинство молодых актрис, дабы не растерять себя, имели жизнь строгую, практически семейную. Но своеобразно семейную. Был у них постоянный «благодетель», человек из высших слоев. Иногда сии романы заканчивались постоянным семейным проживанием и даже венчанием. Но чаще — нет. Если «благодетель» был женат или же холост, но не ревнив, или в частых разъездах, или сам не очень постоянен в чувствах, то девушка не так чтобы явно, но и не совсем тайно имела еще и «воздыхателя» (победней, помоложе и ближе к сердцу). Позволять себе нечто большее и одновременно серьезным девушкам считалось зазорным. Причем важной здесь была и общая система отношений. Галантных ухаживаний, совместных прогулок, обедов или даже ужинов с иными могло быть и больше. Но «воздыхатель» бывал один. И на взгляд со стороны не всегда можно было распознать, кто «благодетель», а кто «воздыхатель». Тем более что актёрки, подобно эллинским гетерам, были абсолютно свободны в своей воле и своем выборе. Они могли в любой момент рассориться с имеющимся «воздыхателем» и приблизить к себе кого-то другого из тех, кто мягко ухаживает.
Расстаться с «благодетелем» было намного сложнее, поскольку те бывали влиятельны, богаты и могли каким-либо способом сильно навредить антрепризе, вплоть до разрыва общего контракта и досрочного прекращения отношений города с антрепренером (так, например, случилось недавно с договором, подписанным Монтовани). Потому выбор «благодетеля» был намного более серьезным, строгим шагом, чем избрание «воздыхателя», и требовал тщательного рассмотрения. Впрочем, от ошибок и здесь никто не бывал застрахован. Тут, однако, разрыв отношений, инициируемый артисткой, требовал всё же некоей серьезной причины, как, например, совсем уж дурное, грубое или даже жестокое обхождение; забвение или близкое к нему невнимание; скупость, но самое частое и естественное — разорение «благодетеля».
