Одевалась же Росина так, что парижанки ее высмеяли бы за ретроградность и неблагонадежность. Она носила белые платья с завышенной талией, как это делали в наполеоновскую эпоху. Добавляла к ним ожерелье из белого жемчуга или же украшала себя какой-то из семейных камей. Всё это удивительно шло к ее внешности, но, конечно, не мешало злым шушуканьям за спиной. И что с того — модниц много, а Росина в Одессе была одной такою, ни на кого не похожей, неповторимою. Да, вот она — его истинное tesoro
[7]…
Повезло, что дождя не было. И два квартала от харчевни до дома они могли пройти спокойно пешком то по деревянным мосткам, то даже ступая и на мостовую, в иные дни крайне ненадежную. В местах укромных останавливались, чтобы поцеловаться. Ну а когда дошли до Росининой квартиры, то уж не только целовались. При этом также позволяли себе игривые шутки, в иные разы непозволительные. Это стало возможным, поскольку Фины в квартире не было. Отпросившись из театра, она уж не первый день гостила где-то далеко… Однако через три часа Натан пошел к себе домой. Обыкновенно ночевать у Росины он не оставался по причинам, о которых вы со временем узнаете.
* * *
Итак, 21 марта 1818 года Натан проснулся в добром здравии. Вчера был хороший день. И вечер. И ночь. И утро было прекрасное — он молод, здоров и силен, любим и влюблен. И работа также имеется, хоть утомляющая своей обязательностью, но всё же не постылая и в сумме интересная. Сегодня как раз четверг, так что нужно приводить в порядок для окончательных отчетов выписки, делавшиеся в предыдущие дни, добавив к ним свежие. Сейчас вот умоется, позавтракает тем, что оставила помогавшая ему по хозяйству солдатка Марфа (она приходила утром), и — вперед.
Натан наскоро сделал физические упражнения, завещанные Дитрихом, умылся, обтерся. Так, что там Марфа наготовила? Овсяная каша с кусочками мяса. Ну, конечно, не Carrelet à la Corfou, но зато полезно и сытно. Натан развернул глиняный котелок, заботливо укутанный Марфушей в старую одёжу. Взял расписную деревянную ложку, подаренную ею же на Рождество, и начал есть, с молодою торопливостью насыщая организм, кажется, всё еще растущий.
Кроме жующих челюстей и желудка, выделяющего нужные соки, работала также голова. Натан восстанавливал в памяти новости, полученные за последнюю неделю, и мысленно сортировал их — что важнейшее для Российской канцелярии, что — для Французского и Австрийского консульств.
Но тут размышления Натана были прерваны самым неожиданным образом. Стук в дверь. Да кто ж там?..
Пришел не кто-нибудь, а сам частный пристав II части Афанасий Дрымов. Он был встревожен и потому хлопотлив.
— Господин Горлиж, Господин Горлиж, нам с тобою ехать надобно, срочно!
По настоянию Горлиса они с Афанасием были на «ты». Правда, не сразу, а спустя значительное время. На такого чиновного служаку, как Дрымов, сам факт общения Натана — да этак запросто — с первыми лицами Одессы производил большое впечатление, что сковывало его язык на слове «ты»…
Два слова еще нужно молвить и про «Горлижа». Дело в том, что служащий в полицейской канцелярии, увидев во французском паспорте Натаниэля слова: Paris… Gorlis…, в каких-то своих ревизских бланках соответственно вывел по-русски: «Парижъ, Горлижъ». Дрымов же, читавший сии ведомости, звал Натана только так и не иначе (ну как же — написано, не могут же врать полицейские документы).
— Да погоди, Афанасий, дай доесть. Видишь снедаю.
— Вижу, вижу, но — ехать надо поскорее, беда у нас.
«У нас», — отметил про себя Натан. Вот ничего у него еще не случилось, а Дрымов уже и его к какой-то беде присовокупил.
— Ну, да, да. Доедаю уже. Может, ты, кстати, хочешь? Могу отсыпать.
Афанасий замялся на мгновение, задумчиво покрутив ус. Поесть, оно, конечно, хорошее дело и никогда не помешает. Но, посмотрев на тощее телосложение Горлижа, Дрымов не стал отбирать у него последнее. И вновь настойчиво, очень настойчиво, что не откажешь, Афанасий попросил помочь ему, поскольку случилось несчастье в местах его ответственности, в районе Вольного рынка, точнее — за ним. В старых Рыбных лавках найден насильно убитый.
О, боги, и тут рыба — хороший же Poisson d’avril! Или, может, это продолжение вчерашних розыгрышей? Натан придирчиво всмотрелся в полицейского. И тут же следом признал бессмысленным такое предположение. Какие апрельские розыгрыши, ежели для Афанасия сегодня 21 марта и никак иначе?
— Убитый, стало быть. И где же?
— В селедочной лавке.
— А в ней где?
— В бочке с селедкой.
— Да ты шутишь, верно. Что за история? Людей в Одессе вроде еще не засаливают.
— Нет, господин Горлиж, сие не шутки. Господин одесский полицмейстер выделил нам казенные дрожки, коими сейчас надо скоро ехать на место убивства.
Глава 3,
в которой наш герой вместе с полицейским переходит к осмотру… засоленного мертвеца и лавки, где случилось убивство
Собираясь, Натан задумался о принципах своего сотрудничества с одесскою полицией. В отличие от подобных контактов с Видоком и Сюрте, оно никак не было оформлено, и такового даже не предвиделось. В России вообще многое не оформляется, а действует по принципу «Ну вы же разумеете». И это бывало очень выгодно для той стороны договоренности, что сильнее, поскольку в любой момент она может перестать разуметь и ничего стребовать с нее будет невозможно. Вот и сие сотрудничество с полицией как бы означало помощь Натана всей Одессе, форпостному городу Империи. Что было учтено, скажем, в недавней истории с покупкой домика на Гаваньской улице. Вот и выходило, что отказываться от такого сотрудничества нельзя, тем более что и одесские власти пока не нагличали, не требовали от него чего-то слишком сложного до невозможности или идущего противу правил приличия или даже чести и совести. Так же и в этой истории — лишен жизни человек; отчего же не помочь в нахождении виновного.
Дорогою Дрымов коротко сказывал о найденном и случившемся. Дело, правда, серьезное — не какие-то мелкие покражи или пьяные драки. Смерть имела место в ряду старых Рыбных лавок, построенных одесским застройщиком, купцом Абросимовым. Тело убитого найдено погруженным в бочку с хорошо просоленной селедкой, что усложняло даже примерное определение даты убийства. Лавка по документам — около года как на откупе у некоего мещанина из Тирасполя Григория Гологура, православного. Вот пока и всё, остальное господин Горлиж на точке сам уж осмотрит и увидит.
И вот они прибыли на место. Тут уж их ждали два нижних полицейских чина, необходимых для подсобных работ при досмотре тела и помещения. Рыбные лавки, куда они приехали, расположились со стороны Преображенской улицы, в самом конце ее — дальше уж кладбище. Лавки сии считались старыми по меркам быстро растущей Одессы. На самом же деле построены были не так давно, лет десять назад, и выглядели скромно, но вполне прилично: не то что встречавшиеся дорогою торговые развалы или просто шалаши, наскоро возведенные приехавшими на несколько дней торговцами.
