— Генрих! Я снова скажу вам то же, что вы говорили Ежи. Покайтесь! Это проще, чем вы думаете. Остановите этот Danse macabre
[47]. Поймите, это как на войне. Всё очень просто: чтобы замириться, нужно просто перестать стрелять. И покаяться. Во имя Стефании!
— Заткнись, Biscay-Missgeburt
[48]! Что ты знаешь о войне! Что ты знаешь о Стефании!!!
До того разговаривавший спокойно, Шпурцман резко, сразу перешел на истерический крик. Одновременно он полез в карман сюртука за маленьким пистолем. Время будто замедлило свой ход. Пока немец доставал оружие и поднимал его, чтобы направить на хозяина дома, Натан схватил собранного уже ДициЖака. Далее нужно было увернуться от пули так, чтобы одновременно поразить противника фехтовальным выпадом. Это было одно из самых частых упражнений, даваемых ему дядюшкой Жако. Тот объяснял, что трюк — от безысходности — рискованный, особенно, если соперник опытен. Однако шансы есть — половина на половину…
Но тут случилось нежданное. Сделав два шага от стола, Шпурцман оказался совсем рядом с паравентом. И за мгновение до того, как он нажал на курок, из-за ширмы молнией метнулась Марта. Раздался выстрел, она упала. Натренированным выпадом Натан беспрепятственно воткнул ДициЖака в сердце остзейца. Тот ударился о стену и осел по ней на пол.
Горлис бросился к любимой, которая была еще жива. Но жизнь уходила из нее. И очень быстро. Пуля и тут попала в сердце. «Маль-чи-шечка…» — произнесла она. «Марта! Марта!» — восклицал Натан, целуя ее лик. Она же из остатних сил отвела его лицо — чтобы последний раз посмотреть в глаза. «Марта…» — сказала, слегка приподняв уголки губ, в чем можно было угадать улыбку. И это было ее последнее слово.
V. Натан Горлис. Судьба
Париж — Марсель
Постойте, а о коммерческом коллеже мы уже говорили? Нет? Только упомянули? Ну, так надо ж рассказать!.. Натан Горлис, после смерти родителей решивший, что детство его кончилось, а юности нет и не будет, в Париже, тем не менее, оказался именно в этой славной поре жизни. Он как бы вернулся в несколько видоизмененное прошлое. И снова был мальчишкой, мальчишечкой, любимым сыном, только теперь уж — единственным. При этом Эстер считала, что ему с его быстрым счетом, обаянием, ловкостью и знанием языков нужно продолжать развивать негоциантские способности. А для этого следует поступить в коммерческий коллеж (в квартале Маре было достаточно всяких школ, коллежей, пансионов; а в особняке на улице Шарлеманя, отобранном императором у иезуитов, располагался Лицей Карла Великого, с которым все эти институции сотрудничали). Жако был против, говоря, что для управления пекарней с лавкой имеющихся знаний хватит (из чего можно заключить, что он видел в Натане своего наследника). Но спорить с женой не стал.
Так Натан вернулся в учебу. Теперь уж системную и коллективную. И примерно в то же время он нашел хорошего друга. Замечали, как часто бывает, что люди, ставшие друзьями, не просто непохожи, но являются внешними противоположностями? Так сталось и в этом случае. Будущий лучший друг Натана, подтянутого, худощавого, тонконосого и тонкогубого, был полноват, круглолиц, румян, с широко распахнутыми глазами, толстыми губами и дородным носом. Юноша со своей семьей недавно переехал откуда-то из провинции и жил в соседнем доме (на углу рю дю Тампль и рю Пастурель). Парень приходил за свежим хлебом для семьи. Купив его, заговорщицки подмигивал, отщипывал изрядный и, по-видимому, самый вкусный кусок, поскольку съедаем тот был с великой скоростью. Естественно, что многажды повторяемый ритуал уже создал у них ощущение дружеской близости.
Поэтому, когда однажды под вечер они столкнулись нос к носу, то приветствовали друг друга таким примерно диалогом: «Ты?» — «Я!» — «Ты чего?» — «Ничего!» — «Ты как?» — «Никак!» И оба рассмеялись — от глубины вопросов и оригинальности ответов. «Я — Бальссá», — сказал его новый приятель. «Просто Бальсса?» — спросил Натан, не придумав иного, более остроумного вопроса. «Нет, что ты? Конечно, не просто. Зови меня… м-м-м… Друг-Бальсса!» — «Договорились». — «А тебя как звать?» — «А я…» — начал Натан и остановился, не зная, как представиться, хотелось продолжения игры, легкой и молодцеватой в духе «Друга-Бальсса». Потому, вспомнив сходу имя одного из поставщиков дядюшки Жако, он решил назваться его именем: «Я — Рауль!» — «Просто Рауль?» — поинтересовался Друга-Бальсса, зеркально повторяя его же прием. И тем самым облегчая выбор ответа: «Нет, что ты? Конечно, не просто!..» А к выдуманному Раулю Горлис решил добавить свое настоящее имя, дабы в дальнейшем не путаться и сразу откликаться, когда друг будет звать его: «Разумеется, не просто. Я — Рауль-Натан!»
Только так и звали они друг друга с тех пор: Рауль-Натан и Друг-Бальсса. И ни буквой короче. Естественно, дружба только упрочилась после галантной охоты на девушек, красивейших в квартале Маре и нескольких соседних. Ну и последовавших за этим драк с конкурентами. Причем в ходе Faustkampf’а
[49] Друг-Бальсса показал себя тоже очень неплохо. Так что, отбив «своих» девушек и заслужив внимание, они угощали и развлекали их, как могли. При этом Натан ловко превратил свой недавний недостаток в новое достоинство. Он презабавно изображал преодоленный им польско-еврейско-немецкий акцент, притом еще неплохо каламбуря. И тем доводил слушателей до смеховых колик в животе. Что, кстати, в голодный год отвлекало от мыслей о еде, довольно назойливых.
Возвращаясь к книгам… Как мы уже знаем, любя по-прежнему «Простодушного», в Вольтере в целом Натан несколько разочаровался. А вот что касается «Писем из Одессы», то в Париже было столько нового, разнообразного и интересного, что он о них… попросту забыл! До тех пор пока не услышал имя премьер-министра Франции — Арман-Эммануэль дю Плесси де Фронсак де Ришелье (это если кратко, пропуская пару имен и титулов, после Реставрации вновь вошедших в моду). Да-да, тот самый одесский дюк де Ришелье из второй любимой книги. Впрочем, знание это, само по себе, мало что давало, поскольку на заседание Кабинета министров Натана пока не приглашали. Но со временем Ришелье избрали во Французскую академию. И вот это уже было интересно. Потому что раз в год в качестве действительного академика Дюк читал публичную лекцию в большой аудитории Сорбонны. Причем на эту лекцию мог прийти любой из великовозрастных школяров. Посетителей на лекции, признаться, было немного. Но Горлис — был! (Друг-Бальсса, стервец, обещался присутствовать, да так и не удосужился.) Как Натан настраивался на этот поход, на эту встречу! Как живо, в лицах, представлял свой подход к одесскому градоначальнику и французскому премьер-министру! Знали б вы, сколь остроумен и точен был в этих гипотетических диалогах Натаниэль Горли!
Но куда что утекло?.. На лекции-1816 приблизиться к ожившему герою зачитанной книги юноша так и не решился. Пришлось ждать целый год. Причем уверенности, что Натан сможет подойти к Ришелье в 1817-м, тоже не было. Помог случай. Когда лектор сказал, что, по имеющейся у него точной информации, его добрый друг и покровитель император Александр I дал Одессе, кою он, Ришелье, создавал и строил, права порто-франко и что после этого у города, и ныне успешного, будущее поистине великое, в мозгах Натана нечто вспыхнуло яркой мыслию. И просветлело. Вспомнился восторг, испытанный при чтении книги Сикара. Вспомнилось порто-франко в Бродах, деловые мечтания отца и главное — надежды, возлагавшиеся на него, Натана.
