Осталось только придумать, из-за чего произошел конфликт. Видок говорил, что всякая фантазийная версия должна быть максимально близка к действительности. Допустим, ссора выросла из записок Гологордовского. Натан, относясь к Шпурцману по-дружески и без подозрений, и не думал прятать бумаги, которые читал последние дни. Однако остзеец, нарушив все правила приличия, начал рассматривать их, когда Натан на мгновение вышел из комнаты. Зачем Горлис вышел на кухню? Разбитый стакан! Чтобы попросить Марфу убраться в комнате, собрать осколки, протереть разлитое вино. Шпурцман, прочитав в рукописи слово «сослуживец», посчитал, что он разоблачен, и впал в неистовство, достал пистолет для выстрела. Марфа, пришедшая убраться, стояла рядом, попыталась его остановить. Но, увы, лишь сама погибла.
Для поддержания этой версии взял кухонную тряпку Марфы-Марты, протер разлитое вино. Мазнул ею по костюму остзейца, слегка замарав его. И положил тряпку рядом с уже холодной правой рукой Марты. Всё, более нельзя тянуть, нужно ехать к Дрымову на Форштатскую…
Закрыл дом на все замки и пошел искать извозчика. Поймал довольно быстро. И это был Яшка-ямщик. Просто совпадение, ничего особенного, но всё же оно показалось некой доброй приметой. Дорогой определился с еще двумя важными вещами. Почему ДициЖак, пущенный в дело, был готов к тому, собран? Так он последние дни, после двух шумных смертей в городе, всегда собран — у человека, помогающего уважаемой одесской полиции в расследованиях, достаточно поводов быть настороже. Тут будет к месту вспомнить слова Вязьмитенова, мовленные Горлису, что смерть аристократки Понятинской также не должна остаться безнаказанной.
Что еще… Конечно же, нельзя раскрывать, что записки Гологордовского были взяты у Росины. Но откуда же они? Нашел. Но где? На хуторе? Станут искать извозчика, который туда возил. В рыбной лавке? Как, ежели она заперта? А очень простой ответ. Бумаги подброшены — неведомо кем. Некий доброхот не захотел, чтоб о нем узнали. Однако же аноним очень желал помочь следствию…
Вот и Форштатская, дом в I квартале, где жил Дрымов. Афанасий открыл дверь в виде совершенно свойском — в домашнем халате и ночном колпаке, отчасти похожем то ли на турецкую феску, то ли на греческий фареон. И с трогательным томиком Михайла Ломоносова в левой руке. Увидев господина Горлижа в такое время и с таким выражением лица, Афанасий сразу понял, что случилось нечто чрезвычайное.
— Афанасий, расследование закончено, — выпалил Натан. — Убийца дворянина Гологордовского и графини Понятинской — чиновник военного ведомства генерал-губернаторской канцелярии Генрих Шпурцман.
— Благодарю, господин Горлиж. Но что ж сейчас. Я бы утром…
— Афанасий, дело в том, что Шпурцман еще успел убить солдатку Марфу, каковая помогала мне принимать его как гостя.
— Ох ты гос-с-споди, — шумно выдохнул Дрымов и перекрестился. — А что Шпурмцан? Бежал или же задержан?
— Шпурцман — убит.
— Кем?
— Мною… Несчастная хотела остановить его. А он, целясь в меня, попал в нее. И я заколол его.
Дрымов еще раз шумно выдохнул воздух, выпучив глаза. И быстро перекрестился, шепча что-то скороговоркой. Натан из всего успел разобрать только «Помяни, Господи».
Следом Дрымов задал еще несколько вопросов об обстоятельствах и отсутствующих свидетелях произошедшего. Услышав ответы, нахмурился. Горлис разумел, по какой причине.
— Афанасий, я понимаю все возникающие осложнения. Французский подданный убил русского чиновника, офицера из военного ведомства. Да еще рядом — застреленная жена русского унтер-офицера…
Дрымов сразу не ответил, но начал действовать — сбросив колпак и халат, принялся споро облачаться в служебный зеленый мундир. Одновременно задал важнейший в данной ситуации вопрос:
— А что с твоим-то пистолем, господин Горлиж?
— Лежит в другой одежде. Заряжен был давным-давно. Последний раз стрелял в твоем присутствии, помнишь, когда мы селедку все вместе хоронили. Так что запаха свежего выстрела нету. Когда приедем, ты сам первым делом нюхай, фиксируй.
Яшка по предложению Горлиса безо всякого залога, на доверии, ждал у подъезда. Так что в Натановом доме они оказались очень скоро. Увидев два неподвижных тела, одно барское, беспомощно прислоненное к стене, другое женское, с трогательной подушечкой, подложенной под голову, Афанасий не так чтобы расчувствовался… Хотя нет, вот именно что расчувствовался. По работе он к другим смертям привык — безобразным, пьяным, в грязи и блевоте. А тут по общему виду людей и места, по всему антуражу чувствовалось нечто совсем иное. Какой-то возвышенный сюжет из другой, не привычной для частного пристава жизни. Оттого Дрымов продекламировал строки, как показалось Натану, из того же стихотворения, что и «Звездам числа нет, бездне — дна».
— Сомнений полон ваш ответ
О том, что окрест ближних мест.
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Кто ж знает, коль велик творец?
[50]
Закончив декламацию, Дрымов занялся делом. Перво-наперво оглядел и понюхал Натанов пистолет, лежавший в кармане сюртука, хранившегося в шкафу. Подтвердил, что тот в последние часы не использовался, выстрелов не было.
— Что ж, господин Горлиж, я тебе верю. Но история, я бы сказал, сложная. Будет серьезное разбирательство. Полагаю, тебе лучше сесть в «холодную».
— Почему?
— Дабы успокоить наше чиновничество, особливо военного ведомства.
— Понятно.
— Проявив такую строгость, в остальном полицейское ведомство тебя поддержит. Ну, я так думаю… И постараюсь…
— Ясно.
— Ты уж потерпи там. Это на несколько ночей… Я надеюсь…
Глава 27,
в коей Горлис получает бесценный жизненный опыт нахождения в тюрьме и мысленно обижается на Эжена Видока
Натан Горлис, католического вероисповедования, и Степан Кочубей, греческой веры, пришли вместе на православный придел одесского кладбища. Притопали своими ногами с Кочубеева хутора, благо, дождя не было. На 8 апреля выпали девятины убиенной Марты, в крещении — православной Марфы. Натан нес дерюжку и большущий кувшин с водой, предназначенной для омовения рук. У Степана же в руке была семейная пасхальная корзинка, используемая также и в поминальные дни. А в ней два кувшина поменьше — с процеженной варенухой да питьевой водой. И горшочки — один с пьяными фруктами из-под варенухи, другой с коливом, а также горщики-близнята с густым рыбным кулешом и прочая посуда: ложки, стаканы, рюмки. Нынче, в понедельник, для Кочубеев началась неделя строгого предпасхального поста. Но в сей день, ради горестного компанейского товарищества, Степан позволил себе грешные излишества в нарушение.
