– Они в порядке?
Меган стояла перед ним обнаженная и прелестная, протягивая
рюмку бренди.
– По-моему, да. Слышимость была ужасная. Там произошел
несчастный случай... несколько человек погибли, как я понял. Погиб на месте
друг моей жены. Он вел машину. В Сан-Ремо.
– Господи, какой кошмар!
Она села рядом и потянула бренди из не тронутой им рюмки.
– Дети не пострадали?
– У Сэма сломана рука. Мелисса, по-моему, в порядке. У
Сары ссадины. В общем, обошлось. Но, наверное, это было страшно. – Посмотрев на
Меган, Олли продолжил: – Когда она начала говорить, я думал... я думал, Сэм...
или Сара... Это ужасно, что погибли другие, но я рад, что не мои.
– Понимаю.
Она обняла его, тесно прижалась, и так они долго-долго
сидели. На ночь Меган осталась у Оливера на случай, если бы опять позвонили
дети, и впервые за этот месяц они вообще не занимались любовью. Единственное, о
чем он мог думать, – это о детях. Этот телефонный звонок вернул им обоим
рассудок. Их разнузданная идиллия не могла продолжаться в том же виде после
приезда детей. Олли понимал, что не сможет уже проводить ночь не дома, а Меган
не сможет оставаться у него, при детях им вообще пришлось бы вести себя гораздо
осмотрительнее. С одной стороны, это побуждало их как можно полнее
воспользоваться последними днями, но с другой – сознание предстоящих перемен не
могло не наложить отпечаток на их отношения.
Вечером в четверг оба были в нервозном и подавленном
состоянии. Они всю ночь не спали, занимались любовью, разговаривали, мечтая о
том, что все могло бы быть иначе.
– Мы могли бы когда-нибудь пожениться, – сказал Олли
полушутя.
Меган посмотрела на него с притворным ужасом:
– Не говори глупости. Это уж чересчур.
– Разве?
Олли считал ее несравненной и был целиком во власти ее
обаяния.
– По-моему, да. Я не могу ни за кого выйти замуж. Я не
тот тип женщины, и тебе это известно.
– Но ты замечательно разогреваешь мусаку.
– Тогда женись на том парне из магазина деликатесов,
где ее готовят.
– Он наверняка не такой умный, как ты, хотя я его не
знаю.
– Будь наконец посерьезнее. Что бы я делала с мужем и
четырьмя детьми?
Олли сделал вид, что задумался, а она рассмеялась.
– Кое-что я мог бы тебе предложить...
– К счастью, для этого не надо жениться.
Они вместе провели изумительный месяц, но Меган уже вела
себя так, словно все кончено.
– Мне просто больше ничего не надо.
– А вдруг когда-нибудь понадобится?
– Если так случится, я тебе первому сообщу, обещаю
тебе.
– Серьезно?
– Серьезно настолько, насколько можно быть серьезным в
этих вопросах. Я тебе уже сказала, что брак не для меня. И тебе тоже не нужна
еще одна жена, которая с воплями убежит за дверь. Тебе нужна замечательная,
умная, красивая женщина, которая будет тебя безумно любить и заботиться о твоих
детях и нарожает тебе еще дюжину.
– Вот тоже придумала. По-моему, ты путаешь меня со
своим отцом.
– Ничуть. Во всяком случае, я не то, что тебе прописал
бы врач. Я знаю себя, и далеко не все во мне идеально. В какой-то степени я,
наверное, похожа на твою жену, а это совсем не то, что тебе нужно. Признайся.
Олли задавался вопросом, неужто Меган в самом деле права, и
в ее лице он нашел более похотливый вариант Сары. Он об этом раньше как-то не
думал, но исключать такую возможность было нельзя.
– Ну, и что же теперь будет?
– Будем радоваться тому, что имеем, и так долго, как
сможем, а когда для обоих из нас это станет слишком сложно, скажем друг другу
спасибо, поцелуемся, обнимемся и распрощаемся.
– Вот так просто?
– Вот так просто.
– Я с этим не согласен. Человек привязывается к другим
людям. Тебе не кажется, что, проведя месяц вместе, мы привязались друг к другу?
– Конечно. Но не путай великолепный секс с большой
любовью. Эти две вещи не всегда сочетаются. Ты мне нравишься, мне с тобой
хорошо, может, я даже тебя люблю. Но все будет по-другому, когда вернутся дети,
причем переме??ы коснутся нас обоих. Ничего не поделаешь, придется с этим
смириться. Нельзя убиваться из-за таких вещей. Не стоит.
Меган говорила таким безразличным, будничным тоном, в
точности как тогда, при первом знакомстве в электричке и когда впервые
пригласила его к себе ужинать. Пока это является развлечением, все прекрасно,
как только перестает им быть, надо выбросить все на помойку.
«Она права, – думал Оливер. – Я внушил себе, что полюбил ее,
а на самом деле, как она и говорит, полюбил ее тело».
– Может, ты и права. Не знаю.
В ту ночь они снова занимались любовью, но это уже было не
то. А на следующее утро Меган вернулась к себе, причем предварительно замела
все следы своего месячного пребывания в его квартире, забрав свою косметику,
дезодорант, таблетки от мигрени, духи, которые Олли ей подарил, бигуди,
«Тампакс» и несколько платьев, висевших у него в шкафу. Вид пустых полок и
вешалок снова вызвал у Оливера чувство одиночества и навеял воспоминания о
болезненной потере Сары. Почему все должно кончаться? Почему все течет, все
изменяется? Почему нельзя хоть что-то удержать навсегда?
Все эти вопросы с еще большей ясностью встали перед ним,
когда он увидел спускавшихся по трапу самолета детей, а за ними Сару. Он
никогда раньше не видел на ее лице такого потрясения, печали и одиночества.
Провалившиеся глаза смотрели на Оливера скорбно, повязка на подбородке
прикрывала многочисленные швы. У Сэма был испуганный вид, он здоровой рукой
держался за руку матери, другая рука была в гипсе от кончиков пальцев до самого
плеча. Мелисса принялась плакать, едва только увидела отца, и, бессвязно
всхлипывая, бросилась ему в объятия. То же сделал в следующее мгновение Сэм.
Рука на перевязи мешала ему прильнуть к папе.
Когда Оливер посмотрел на женщину, которая раньше была его
женой, то понял, как сильно она любила паренька, погибшего в Сан-Ремо.
– Я сочувствую, Сарри... сочувствую...
Видеть ее такой надломленной было все равно что самому
потерять что-то родное.
– Может, я могу чем-то помочь?
Сара покачала головой. Пока они медленно шли к месту
получения багажа, Мелисса рассказывала о похоронах. Жан-Пьер был единственным
ребенком, для его родителей это была трагедия.
Оливер пытался их утешить, потом поверх головы Сэма взглянул
на Сару:
– Может, хочешь пожить в Перчесе? Мы можем жить в
городе и приехали бы только на Праздник труда
[4]
.
