М: Некоторое время уходит на физическое движение Тони в пространстве, но по музыке, которая не прерывается, мы этого не замечаем. Сцена кажется похожей на сновидение, и все случайные персонажи, вроде парня в пиджаке „Только для членов клуба“ и не одетых в форму скаутов, похожи на людей из музыкальных клипов 80-х годов.
Думаю, ты мог бы лучше обосновать, что Тони умер, если бы предположил, что еще до начала сцены он уже мертв.
А: Расстояние, которое он проходит, каждый раз сокращается, и, когда он достигает „Хольстена“, камера переходит с него, глядящего на ресторан, на него же, но уже сидящего за столиком внутри. И все это снято так, будто он видит сам себя — правда, он видит всю сцену сразу, словно он уже покинул свое тело и просто представляет, что могло бы происходить у смертных. Это лучше согласуется с версией „Тони мертв“.
Ответ „Тони жив“ никогда не казался мне полностью верным, и, когда Чейз написал статью об этой сцене для издания DGA Quarterly и сказал о хрупкости нашего земного существования
[435], я смог улыбнуться и произнести: „Ага! Вот оно как! Сейчас я понял“.
М: Чейз — интуитивный писатель, не пытающийся послать сообщение людям или создать загадку, которую они должны решить. Он просто старается заставить зрителей что-то чувствовать и задавать вопросы самим себе.
И также легко заметить, что Чейз в последней сцене колеблется. И, быть может, ему что-то рассказал кот.
Он художник, отбирающий важное из противоречащих друг другу импульсов, в надежде оказать на зрителей более глубокое воздействие. И никакие куки-файлы здесь не помогут.
А: Но, гипотетически, все же что произошло после перехода в затемнение? Какая концовка интереснее? Неважно, видим мы ее или нет, но какая больше волнует нас и/или тематически подходит к заключению истории о клане Сопрано: внезапная смерть Тони или его дальнейшее существование?
М: Я считаю, интереснее, если он выжил. Думаю, это лучше соответствует циклической истории, показанной в сериале. У этого парня больше самосознания и чувствительности, чем у других людей в его сфере деятельности, но он все равно узник обстоятельств, а возможно, и своих генов, и он далек от просвещения. Вспомним телесериал „Безумцы“ (Mad Men): желая предсказать будущее, стоит заглянуть в прошлое. Если так, то Тони в основе своей останется тем же Тони — словоохотливым гангстером, который ставит свои интересы выше всего.
Но, если он умирает, то это тоже интересно, потому что, по законам жанра, такие фильмы должны учить: „Дети, нельзя совершать преступления“.
А: В тот день, когда умер Джеймс Гандольфини (внезапно и странно, так, что это вызвало в памяти все те темы, которые Чейз пытался затронуть в этой сцене), я написал, что „пусть Тони был ужасным человеком, но в этот шокирующий и страшный день мне становилось немного легче, если я представлял, что Тони все еще жив, выходит из своего внедорожника и идет в мясную лавку или приходит к доктору Мелфи на еще один сеанс психотерапии“.
А сейчас? Сейчас я за Шредингера: меня равно интригуют мысли и о том, что Тони жив, и что Тони мертв. Я понимаю, о чем эта сцена. Я почувствовал тогда (и чувствую это сейчас) острый страх за Тони Сопрано и болезненное осознание хрупкости моей и его жизни. И для меня это в конечном итоге важнее, чем определенный ответ.
М: Мне кажется, что колокольчик олицетворяет погребальный звон, как в песне „Выносите своих мертвецов“ (Bring out your dead). Он звучит всякий раз, когда кто-нибудь заходит через дверь. Я не хочу сказать, что „Хольстен“ — этой рай» или что-то в этом роде. Я имею в виду, что нам предлагают задуматься о жизни и о том, что мы сделали с нашими жизнями.
Может быть, финал имеет отношение к морали, но не в том смысле, в каком ее понимают люди, утверждающие, что Тони мертв. Возможно, концовка говорит: «Этот парень так ничего и не понял. И вы хотите походить на него?»
А: У нас лишь одна жизнь, и мы практически не можем контролировать ее продолжительность. Как мы выбираем свою жизнь? Тони Сопрано сделал множество неверных выборов, потому что рядом с ним были и другие люди — почти все те герои, с которыми мы провели у телевизора восемьдесят шесть плюс еще сколько-то часов.
Я думаю, мы с тобой согласимся в одном моменте относительно этой сцены, ведь так, Мэт?
М: В каком?
А: Очевидно, что он жив.
М: АЛАН.
Беседы с Дэвидом Чейзом
Часть первая. «Почему бы мне этого хотеть?»
Начало карьеры Чейза. «Клан Сопрано» находит Джеймса Гандольфини и Эди Фалько. «Колледж» и кое-что еще.
Алан: Расскажите нам о своей матери.
Дэвид: Я много рассказывал о старых временах, о депрессии, о матери и прочих вещах, и я уже с этим переборщил. Я так много говорил о ней и ее давлении, потому что знал, что фильм именно об этом. Наверное, уже более восьми лет назад я сделал вывод, что у меня было счастливое детство во многих отношениях. Мне пришло в голову, что ее, быть может, обижали. Моя мать была очень забавной.
А: Далеко то место в Колдуэлле, где вы выросли, от дома Сопрано?
Д. Рукой подать, одна миля (1,6 км). За сколько можно добраться? Десять-двенадцать минут.
Матт: А пересекался ли мир мафии с вашим?
Д: Немного. У отца был строительный магазин в Вероне, Нью-Джерси, и он знал пару парней из швейной мастерской. Вот те имели контакты. Я много думал о них, живя в Ганновере. Когда я уезжал из Нью-Джерси и с Восточного побережья, у ребят из Северного Колдуэлла взлетел на воздух гараж, и одного человека застрелили в Розленде.
Возможно, я интересовался мафией потому, что я итальянец. Мы с отцом каждый четверг, вечером, смотрели «Неприкасаемых» (The Untouchables). Думаю, именно в этом смысле мафия оказала на меня влияние. Хотя все началось даже раньше «Неприкасаемых», с «Врага общества». Фильм «Враг общества» (The Public Enemy) режиссера Уильяма Уэллмена может служить даже лучшим примером. Мать Кэгни похожа на мою бабушку…
