М: Вы использовали больше одного раза в эпизоде целый ряд песен. «Жизнь на тонкой линии», затем «Молитва моего любовника» (My Lover’s Prayer) [песня американского певца Отиса Реддинга — Прим. пер.] и «Белый кролик» (White Rabbit) группы «Джефферсон Эйрплайн» (Jefferson Airplane). Была ли какая-то конкретная причина, почему вы так делали в одном эпизоде и не делали в другом?
Д: Наверное, это так было: я как бы поставил демозапись. Если два раза послушать, то понимаешь тематику песни, то есть будет ответная реакция. Обычно в первый раз — это демоверсия, а затем мы вводим ее позже.
А: Были ли другие группы, чью музыку вы многие годы не могли использовать из-за расходов или по другим причинам?
Д: «Битлз»
А: А что вы хотели у них использовать, и где?
Д: «Я пойду за солнцем» (I’ll Follow the Sun). Хотел бы включить ее в то место, когда Тони приходит в себя в госпитале после скитаний в альтернативной реальности. Я думаю, она могла бы прозвучать в финале эпизода. Но я не хотел тратить на это очень много денег.
А: На следующее утро после выхода на экран финала я спросил, хотите ли вы вернуться в мир сериала. Вы сказали, что, возможно, хотели бы вернуться к более ранним событиям — к чему-то, что произошло между третьим и четвертым сезонами, или к жизни Джонни Боя и Джуниора в 1960-х. Вы на самом деле серьезно думали об этом?
Д: Да.
А: Насколько серьезно?
Д: На самом деле серьезно.
М: Например, была написаны фабула или наброски?
Д: Да.
М: Правда? То есть все это лежит где-то в ящике стола?
Д: Не в ящике, вытащены оттуда.
М: Правда? То есть компания HBO или кто-то еще сказали «нет»?
Д: Они сказали «нет». Были некоторые корпоративные проблемы. Но не стоит винить в этом HBO. Кто знает? Может, мы еще подойдем к этому вопросу
[455].
А: Вы думаете, что это будет наследие «Клана Сопрано»?
Д: Я не думаю, что я тот человек, кто может отвечать на такие вопросы. Я не знаю, можно ли считать наследием то, что есть сейчас, или что было пусть даже пять лет назад. Сериал забывается, как и все остальное.
А: Вы думаете, чувства людей относительно сериала изменились по происшествии времени?
Д: Думаю, что сейчас многие люди охвачены сериалом. Я не могу назвать цифры, потому что у нас явно была огромная зрительская аудитория, но считаю, что к ней прибавились люди, которые посмотрели сериал позже и по-настоящему полюбили его. Я думал, что будет иначе. Думал, люди скажут: «Он еще недостаточно состарился».
А: Этот сериал реально захватывает. Ранняя смерть Джима так или иначе изменила ваши чувства по отношению к сериалу?
Д: Да, теперь есть дополнительное измерение. Да, есть. И я должен был быть последним человеком, кто это скажет, но эта ситуация воспринимается еще более остро отчасти из-за финала сериала. Джим не умирает на экране, однако он умирает в реальности, в такой озадачивающей сцене, когда каждый подумает: «Что? Кто, мать вашу, умер? Да вы шутите!»
А: Весь смысл последней сцены, как мы говорили об этом, в хрупкости жизни, в том, что это может случиться с каждым…
Д: Так оно и было!
М: Где вы находились, когда услышали о его смерти?
Д: Во Франции. Мне позвонил его агент. Я поверить не мог. Я ничего ни от кого не слышал, а он позвонил мне во Францию. Когда мне сказали, что звонит его агент, я, сам зная Джима, решил, что раз сериал окончен, и у нас с агентом нет никаких дел, значит, произошло что-то нехорошее, что-то случилось. Когда я подошел к телефону, и этот человек сказал мне, я не был так шокирован, как вы могли бы подумать. В это нельзя было поверить, мне казалось: «Это невозможно».
М: Почему вы подумали, что это невозможно? Потому что он был человеком, который вел определенный образ жизни?
Д: Да. И он был крепок телом. Семья попросила меня выступить на его поминках. Я не люблю говорить перед большим количеством людей, поэтому мне это не очень понравилось, но я знал, что должен это сделать. Я понимал, что это часть моей работы. Я не мог уклониться от нее. Поэтому я решил написать ему письмо. Не знал, как еще можно это сделать. Будто я пишу герою фильма, что-то в этом роде
[456].
М: Мы оба пересматривали каждый эпизод, чтобы написать очередной критический обзор в этой книге, и, по моему мнению, очень трудно избежать непроизвольной эмоциональной реакции на Джима. Мне он всегда нравился, я всегда на него реагировал. В дополнение к самому сериалу, я много написал о его игре. Она великолепна. Но за рамками самой игры в этом человеке чувствовалось что-то очень уязвимое.
Д: Он был крайне эмоциональным. Не мог сдерживать свои эмоции.
М: Незадолго до того, как он оправился в пресс-тур [Ассоциации телевизионных критиков (Television Critics Association)], у него родился сын. Я купил ему экземпляр книги «Очень голодная гусеница» (The Very Hungry Caterpillar), чтобы он сыну читал. У меня она в рюкзаке лежала, а он, окруженный репортерами, возвращался с мероприятия, и я сказал: «Секундочку!» — и отдал ему книгу. Он озадаченно посмотрел на нее, взял в руки, открыл — и начал читать! Присел, переворачивал страницы, улыбался и читал! Не вслух, просто хотел знать, чем закончится история.
Д: Вот такой человек. Мягкий, а еще очень… как-то очень спокойный. Мне кажется, в тот день в речи я сказал, что было что-то мальчишеское в нем, в его глазах, в выражении лица.
А: Вы хотите еще о чем-нибудь рассказать?
