«Я не помню, говорилось ли в сценарии, что он ее хватает за горло или за одежду, но она была в домашнем халате, поэтому, как мы понимаем, если бы он схватил ее за одежду, то ткань бы порвалась. У него такие руки крупные. Мне кажется, Джим сказал: „просто схвачу ее справа за горло“. Потом мы поняли, что она может схватить его за руку одной рукой и держаться за него, и тогда он ее легко поднимет. Прямо там все точно подогнали. А затем уже дублерша падала».
Даже самые простые трюки требуют серьезных приготовлений, иногда нужно просто подстраховать актера. Когда в премьере последнего сезона вешался Юджин Понтекорво, Букоцци пришлось за несколько дней до съемок подвешивать актера Роберта Фунаро на специальной страховке, состоящей из двух частей, «просто, чтобы гарантировать, что он не повесится по-настоящему». В конце концов трюк был выполнен с относительным комфортом для Фунаро, что позволило режиссеру снять, как довольно долгое время Юджин раскачивается на веревке, превращая магию кино во что-то совершенно иное, нарушающее привычный порядок.
Подготовка сцены
Аллан Сепинволл / 08/04/2007
Когда перед художником-постановщиком «Клана Сопрано» Бобом Шоу и специалистом по подбору натуры в сериале Региной Хейман в третьем сезоне поставили задачу найти дом для новой любовницы Тони, Глории Трилло, они оба предположили, что она могла бы жить высотных апартаментах в Форт-Ли, или в каком-нибудь другом месте, близком к Нью-Йорку, которое подходит для одинокой женщины, делающей карьеру.
С этим предложением они пришли к Дэвиду Чейзу, который настаивал: «Нет, нет, она живет в каком-нибудь домике в лесу! Она ведьма!»
Что называется, подобрав челюсть с пола, Хейман отправила свою команду по подбору натуры искать что-то похожее на домик. Они искали и искали, но все кандидаты отпадали, потому что находились слишком далеко, чтобы туда могла поехать вся съемочная группа. Наконец, совершенно случайно один из «скаутов» проезжал мимо отеля «Фрайер-Тук-инн», что на дороге-23 в Сиде-Гроув, и заметил небольшой коттедж прямо за отелем.
Были приложены немалые усилия, но внешний вид дома лишь мелькает на экране, в то время как интерьер дома Глории был создан на площадках Silvercup Studious в Лонг-Айленд-Сити.
Добро пожаловать в мир Хейман и Шоу, которые с начала второго сезона отвечают за нахождение или строительство (а иногда за то и другое сразу) тех мест, где Тони Сопрано и компания живут, работают, а иной раз и убивают.
Если во втором сезоне дядя Джуниор по постановлению суда должен находится под домашним арестом, это означает, что ему нужен дом, и Шоу знал по собственным детским воспоминаниям и по рассказам родственников-итальянцев, каким должно быть это место.
«Он был из старшего поколения. В то время люди не имели особого желания принадлежать к верхнему слою среднего класса, в отличие от Тони и Кармелы. И пожилые обычно никуда не переезжают, они говорят: „Это мой дом“. Мы также предположили, что, раз Джуниор никогда не был женат, значит, как это принято у его поколения, он не выезжал из родительского дома. Поэтому последний крупный ремонт жилища Джуниора был в 50-х годах. Люди всегда удивляются, почему Джуниор, фактический босс мафии, живет в таком никудышном доме, но на самом деле это очень близко к условиям, в которых жило то поколение итальянских американцев, в том числе и мафия».
Чейз хорошо помнил все те места, где жил сам и которые посещал во времена своего детства и юности в Нью-Джерси, и он очень хорошо представлял, что он хочет видеть в кадре, а что не хочет. Подбирая местоположение для дома доктора Мелфи, Шоу не заметил зеркала, висящего в прихожей, и в кадр попала отраженная в зеркале целая коллекция шляп, которая находилась за кадром.
«Когда Дэвид увидел сцену, — вспоминает Шоу, — он очень расстроился и сказал: „У Мелфи нет коллекции шляп!“»
Прощальные речи
О Джеймсе Гандольфини, 1961–2013
Великий и замечательный человек
Мэтт Золлер Сайтц / 20/06/2013
Джеймс Гандольфини был реальным человеком. Он был особенным. Мы это чувствовали.
Друзья это чувствовали. Коллеги это чувствовали. Люди, которые говорили с ним в течение пяти минут и больше никогда с ним не виделись, это чувствовали. Люди, которые никогда с ним не встречались лично, но наблюдали за ним в «Клане Сопрано», это чувствовали.
Он был реальным. Он был глубоким. Это правда.
У Джеймса Гандольфини настоящая связь со зрителями. Все, кто видел его — в большой роли или второстепенной — понимали это. Вы наблюдали за его игрой и думали: «Да. Он попал в точку. Он понимает».
Он не был одним из них. Он был одним из нас.
«Я актер, — сказал он однажды репортеру. — Я делаю работу и иду домой. Почему я вам интересен? Я ведь не расспрашиваю водителя грузовика о его работе?»
У смертного одра Джеймса Гандольфини — от инфаркта, в таком молодом возрасте, в пятьдесят один год — я хочу сказать о его правдивости и об источнике этого, о его доброте. Я знал его как журналист, но могу засвидетельствовать, что все услышанное вами — это правда. Он был хорошим человеком.
Думаю, что доброта Гандольфини лежала в основе его крепкой связи со зрителями. Вы ощущали в нем эту доброту, — неважно, был его герой мучеником или мучителем. Она сквозила в его печальных глазах и лучезарной улыбке.
Я писал о «Клане Сопрано» для газеты «Стар-Леджер», газеты, которую Тони поднимал в конце подъездной дорожки. Я контактировал с членами съемочной группы после того, как передал освещение событий сериала своему коллеге Алану Сепинволлу (в январе 2001 года). Мы с Гандольфини не были друзьями или приятелями. Думаю, не многие люди из прессы могли этим похвастаться, за исключением тех, кто знал Гандольфини до того, как к нему пришла слава.
Я сделал с ним лишь одно интервью один на один, это было в конце 1998 года, до выхода «Клана Сопрано» на канале HBO.
За два дня до назначенного интервью он позвонил мне домой. Трубку взяла жена.
«Да?» — произнесла она. Затем у нее отвалилась челюсть. Она прикрыла рот рукой и прошептала: «Это Джеймс Гандольфини!»
Она любила Гандольфини. Она была им просто сражена с тех пор, как увидела его в роли парня Джины Дэвис из «Энджи» (Angie).
Затем она подняла вверх палец в знак молчания, потому что Гандольфини уже что-то нервно говорил. Почти заикаясь.
«О’кей, — сказала она. — Все в порядке. Да, о’кей. Хорошо. Хорошо… Хорошо, я не знаю. Вы уверены?»
Долгая пауза.
«Может быть, все не так плохо, — сказала она ему. — Никогда точно не знаешь. Знаете что? Я думаю, что вы можете об этом с Мэттом поговорить. Подождите секунду, он здесь».
Когда я взял трубку, Гандольфини сказал:
— Послушайте, я много думал об этом, и я, правда, считаю, что лучше мне не давать интервью.
