Свой восторг Машка выразила, пустив новую порцию слюней. Орлов засмеялся и, ничуть не брезгуя, звонко поцеловал дочь.
- Ты только сильно ее не тискай. Согрейся сначала.
- Ладно. А тебя тискать можно? – поинтересовался, деловито разматывая шарф и усыпляя мою бдительность, чтобы потом напасть на меня и тискать столько, сколько душа пожелает. Потому как отбивалась я, честно говоря, слабо. Все силы уходили на смех.
- Ой! – задохнулась я, вдруг осознав, что не сделала, пожалуй, самого главного.
- Что такое?
- Ужин не готов! Я с Любашей заболталась… Прости.
- Да брось. Сейчас вместе чего-нибудь приготовим. Я только руки помою.
И это было так хорошо! Готовить с ним ужин, слушать, как он рассказывает о работе, а потом наряжать елку и, просто сидя рядом, смотреть телевизор, пока получалось просто смотреть… и не касаться друг друга. Потому что, стоило только коснуться, и отлепиться мы уже не могли.
Семейная жизнь закрутила. Теперь мы всегда были вместе. В гости, за покупками, навестить стариков. Миша и Ариша – то… Миша и Ариша – это. По отдельности в глазах близких мы будто перестали существовать. Если Мише звонили братья, то непременно передавали привет и мне, если заходили в гости – обязательно покупали нам с Машкой какие-то милые мелочи. Шоколадку, букетик цветов или блестящий шарик. А если хотели побыть в мужской компании, то Мишу отпрашивали у меня лично. Когда Ринат сделал это в первый раз, я своим ушам не поверила. И потом долго над ними подтрунивала, зачем-то маскируя тот факт, что мне это очень польстило. Невозможно передать, что для меня означало то, как тепло они меня приняли в их большую семью. Как будто у меня вместе с Мишей появились еще и два брата, о которых я всегда мечтала в детстве.
- Слушай, я тут с Фельдманом созванивалась…
- Да? А по какому поводу?
- По поводу своей зависшей диссертации, - призналась я, выждала пару секунд и, поскольку от Миши не последовало никаких вопросов, чуть разочарованно продолжила: - Они нас в гости пригласили. Сходим?
- Конечно. Надо только глянуть свой график, а то я что-то зашиваюсь совсем.
- У тебя много дежурств, - вздохнула я.
- Еще бы. Мне, знаешь ли, не везет с кадрами, – ухмыльнулся он, шагая пальцами на юг по моему животу. Если честно, сначала я немного стеснялась оставшихся на теле шрамов, но Миша… он смотрел на меня с таким неприкрытым желанием, что я вообще перестала загоняться на этот счет.
- Почему это не везет? – задыхаясь, прошептала я.
- Да всякое бывает. Последняя, вон, докторица в декрет уйти надумала. Представляешь?
- Ужас какой… - Орлов усмехнулся. Коснулся носом моего виска и мягко пошевелил пальцами. – Только я тут узнала, что эта самая докторица готова вернуться.
Миша замер. Насупил брови и навис надо мной, опираясь на локоть.
- Что ты имеешь в виду?
- Я хотела бы выйти в ближайшее время. На полставки. Это сколько? Десять дежурств в месяц? Если бы ты не ставил меня в сутки, а, скажем, по шесть часов…
- Мы обязаны это обсуждать сейчас?
Орлов демонстративно провел по мне горящим взглядом.
- Н-нет, - сглотнула я и первой к нему потянулась. Проблема в том, что к начатому разговору мы так и не вернулись. Ни наутро, ни через неделю. А потом я поняла, что Орлов его сознательно избегает.
В день, когда мы с Мишей договорились с Фельдманами о встрече, Миша задерживался. А когда я хотела уже набрать его номер, мне позвонили с незнакомого номера.
- Да?
- Арина Германовна, это Ира Кузнецова. Я по поручению Михаила Ильича звоню.
- Что-то случилось? – похолодела я.
- Нет-нет. Все в полном порядке. Он просто в операционной завис. Попросил вам передать, чтобы вы к Фельдманам на такси ехали. А Михаил Ильич прям туда подъедет, сразу, как освободится.
- Хорошо. Передайте Михаилу Ильичу, что я так и сделаю.
У Фельдманов на этот раз никого не было. Только мы с Машкой, которую тут же у меня отняла жена Генриха Львовича. А хозяину дома я вручила бутылку вина.
- Эх, какая красотка! Давно я уже таких маленьких в руках не держала. Отвыкаешь быстро, – ворковала Клара Марковна, укачивая Машеньку на руках.
- Это мы уже большие, – улыбнулась я. - Машка ведь недоношенной родилась.
- Да, я в курсе, Аришенька. Но ведь главное, что все хорошо!
Я кивнула с той уверенностью, которой в последние дни не испытывала. И ведь права была Клара Марковна. Все было хорошо, но что-то все равно не на шутку меня тревожило. Я даже догадывалась, что…
- Жарко у вас. Наверное, надо снять кофточку. Там еще трикотажная под ней.
- Ай, да брось их, Ариш. Кларочка тут со всем разберется. Ты лучше мне вот что скажи…
- Да?
- Когда ты планируешь защищаться?
- Не знаю. Для начала, наверное, нужно в аспирантуру поступить…
- Шутишь? Ты разве не в курсе, что сейчас и без этого вполне можно защитить кандидатскую?!
- Нет, – растерялась я. - Если честно, я даже не интересовалась.
- Ариша! Ну, разве так можно?!
- Да мне вроде как сейчас не до этого.
- Вздор! Время идет. А у тебя уникальные наработки. Ты что… ты что? Разве такое ждет? Нет, конечно. Послушай, я тут узнавал…
В общем, к приходу Миши, дерганного и какого-то злого, Фельдман мне уже по полочкам разложил, что да как.
- А вот и Михаил Ильич, а помятый-то какой! День тяжелый?
- Ничего, прорвемся, – вздохнул Орлов. Прижался ко мне, проходя мимо. Прикрыл глаза, прикоснулся носом к чувствительному местечку за ухом. Меня окатило теплой волной. И непонятно стало, что меня еще совсем недавно тревожило. Вечер выдался чудным. Мы много болтали, вспоминали родителей, Мишины студенческие годы и мои… Но, как бы ни было хорошо, надолго задерживаться мы не стали. Уже в машине Орлов у меня спросил:
- Знаешь, чего я не пойму? Как тебя отец отпустил в Африку.
- С облегчением, - грустно улыбнулась я, осознав, что это, пожалуй, первый раз, когда он проявил интерес к моему прошлому. Может быть, это меня и настораживало? То, что я о нем знала все, а он обо мне – ничего. Как если бы это было неважно. Мы жили… хорошо, да. Но будто исключительно Мишиной жизнью. К моей жизни он интереса не проявлял, и поэтому в какой-то момент я в наших разговорах просто перестала затрагивать эту тему. Впрочем, это не означало, что я отказалась от себя в угоду ему.
- Почему с облегчением?
- Потому что он никогда в меня не верил. И маниакально боялся, что я опозорю его гремящую на всю страну фамилию. Из Африки это сделать было сложней.
