— Да уж. Расслабишься тут. — даже улыбки барышень не могли растопить моего черствого сердца. — Сотрудник погиб, а вы тут девушкам глазки строите. К тому же, нам в этом городишке явно не рады.
— Перестань брюзжать, стажер. А то я тебя выпорю, честное слово.
— Жрать охота. — пожаловался я.
— Ничего, потерпишь. Сытое брюхо к учению глухо.
— А я думал, что голодное…
— Отставить прения! — Лумумба так грозно сверкнул синими глазами, что я испугался: теперь точно превратит. И зажмурился.
— Ладно, расслабься. — сжалился начальник. — Люблю, когда боятся… И он, как ни в чем ни бывало, пошел дальше. — Итак, молодой падаван: от какой маганомалии мы имели счастье уклониться не далее, как десять минут назад?
Я быстренько прикинул:
— Файербол обыкновенный, сиречь — огненный шар. Напряжение… шестнадцать ампер по шкале Бен-Бецалеля.
— А о чем это говорит?
— О том, что в городе есть по меньшей мере один сильный маг, о котором в агентстве не знают.
— И… — подбодрил учитель.
— Лёня не врал: Пыльца в городе есть. И много. — я кивнул на звездообразную обугленную трещину в мостовой. Трещина давно остыла, и прохожие не обращали на нее никакого внимания.
— Опять файербол?
Наклонившись над трещиной, я осторожно потянул носом. Пахло соляной кислотой и желудочным соком.
— Нет. Думаю, это жаббервог.
— Интересно… — Лумумба опять принялся напевать. — Сначала козлик, потом огненный шар, теперь — жаббервог. О чем это говорит?
— Никакого почерка. Или это несколько разных магов, или…
— Очень мощный универсал.
— Хрен редьки не слаще.
— Не скажи… — Лумумба довольно потер руки. — А давненько мы с тобой не попадали в хорошую передрягу, а, падаван?
— Да уж скажете тоже… — обиделся я. — А Стёпка-Растрепка в Воронеже?
— Ну, это было на прошлой неделе. Седая старина.
Я закатил глаза.
— Эх, нет в тебе духа авантюризма, дружок! — пихнул меня в бок Лумумба. — И в кого нынче такая скучная молодежь?
— Хотелось бы, знаете ли, пожить. — склочность моего характера возрастала пропорционально радости наставника и бурчанию в собственном животе. — Вам-то что, вы уже старый… Сорок лет, как-никак. А мне, сиротинушке, неохота буйну голову под вражескими файерболами в чужих землях сложить.
— А неохота — так учись! — потерял терпение Лумумба и больно стукнул меня по лбу. Я всхлипнул, всем своим видом демонстрируя неприкаянность и безутешность.
— Ладно. — сжалился учитель. — Пойдем, я, так уж и быть, тебя покормлю. Но сначала — зайдем в Агентство.
Глава 2
Маша
…На Филигранной улице распахнулась дверь продуктового и я ускорила шаг. Заскочу, куплю близняшкам чего-нибудь вкусненького. Да и Ласточку хочется порадовать.
Внутри никого, кроме сонных мух и зевающего во весь рот продавца, не было. Зато на прилавке красовался огромный мешок с мороженными пельменями. Ого! Это я удачно зашла: сама я готовить не умею, разве что макароны с тушенкой.
Увидев ценник, я насторожилась. Помнится, как-то польстилась на дешевый фарш, а он оказался крысиным. Все домашние брюхом маялись…
— А с чем пельмени-то? — спросила я.
— А с драконятиной. — дядька равнодушно зевнул, прикрывая рот толстой лапой. — Третьего дня за рекой дракона завалили. Мяса с него сняли — пропасть, все склады забили.
Драконятина. Ну-ну…
— И… — я заговорщицки понизила голос. — Как она на вкус?
Продавец медленно оглядел меня с головы до ног, отметив и бляху Охотника, и Пищаль за спиной, и куртку, забрызганную свежей кровью, но не повел и ухом.
— А как индюшатина. Тока пожощщэ. Дак в фарше ж незаметно. — и подмигнул заспанным красноватым глазом.
— Ну, если как индюшатина… — я тоже подмигнула, — Тогда на все. — и высыпала из кошелька горсть монеток. Было их не густо. Вчера, перед дежурством, пришлось заскочить в аптеку за лекарствами.
Дядька, не считая, смахнул монетки под прилавок, а на весы бросил большой кулек из оберточной бумаги. Нагреб пельменей, высыпал в кулек. Глянул на меня, перевел взгляд на Пищаль… Нагреб еще. Кинул взгляд на весы, зачерпнул из мешка прямо горстью и сыпанул еще десяток. Пельмени глухо стукались друг о друга.
— На здоровье! — напутствовал он.
— И вам не хворать, — поблагодарила я, принимая кулек. Тяжелый, килограмма на два потянет…
Улыбнулась. Вот приду домой, а Сашка с Глашкой: — Маш, а Маш! Что ты нам принесла? А я им: — Пельмени с драконятиной… Очешуеть.
Третьего дня за рекой завалили не дракона, а динозавра. Был он и вправду здоровенный, и глупый, как курица. Пугая огнеметами, его загнали в яму с кольями, и, между прочим, это я сделала решающий выстрел.
В переулке мелькнуло что-то белое, ослепительное. Мелькнуло — и пропало.
Показалось. Наверное. А… если не показалось? Осторожно ступая, я шагнула вглубь подворотни. Опять сверкнуло!
…Он стоял в тенистом дворике под липами и пристально смотрел на меня. Длинные точеные ноги, будто сотканная из солнечных лучей шкура, длинный витой рог…
Я протянула руку — единорог, всхрапнув, отскочил. Но не убежал, а опять застыл, искоса поглядывая на меня. Вокруг никого. Только я и он. Стоит, помахивая пышным хвостом и легонько так бьет копытом. Но, как только я приблизилась, он вновь отпрыгнул. Затем заржал, мотнул головой и скрылся, мать его лошадь за ногу, в подворотне.
Нужно его поймать. Если поспешить, пельмени даже разморозиться не успеют, а я зато смогу… Ладно. Не буду загадывать раньше времени.
Я никак не могла разглядеть паршивца целиком — после первого раза глупая животина к себе не подпускала. Мелькал то длинный хвост, то изящный изгиб шеи, то хитрый, будто подмигивающий, глаз… Так и бежали: он — впереди, я — за ним. Не заметив, забрались в самую глушь, в Окраины.
Пришла в себя в глухом и узком, как колодец, дворе. Всё здесь заросло крапивой и лопухами, асфальт детской площадки взломали молодые деревца, песочница превратилась в черное квадратное озерцо. Наклонившись, я взглянула на свое отражение. Лицо бледное до синевы — сказывается бессонная ночь, волосы растрепались и торчат в разные стороны, как у тряпичной Энни…
На каждом дежурстве даю себе обещание: взять в следующий раз зеркальце и расческу. Но, вернувшись домой, благополучно об этом забываю. Пытаясь расчесаться пальцами, заметила белую вспышку. Развернулась — никого.
Пробираться пришлось по центру улицы, держась подальше от домов. С крыш в любой момент мог сорваться кусок шифера или обломок кирпича. Места были знакомые, хотя за пять лет многое изменилось. Деревья стали выше, дома еще больше обветшали и таращились пустыми провалами окон. Кучи мусора заросли травой. Но приметы остались прежними. Вон там — старая водокачка, над её крышей всё так же кружат вороны. Рядом расщепленный молнией дуб, под корнями которого вырыта обширная нора. В норе, если не находилось другого убежища, можно было переждать ночь…
