Борменталь, вздохнув, поднялся из-за стола и подошел к окну. Резким движением отбросил портьеру. В кабинет проник слабенький серый свет.
— Когда человек умирает… — взяв лейку, он стал поливать фиалки на подоконнике, — Остаются следы. Изношенность или рубцы сердечной мышцы. Спавшиеся альвеолы в легких. Заворот печеночной вены, аневризма, оторвавшийся тромб, в конце концов. Я проверил ВСЁ. Послойные срезы — томограф позволяет делать снимки толщиной в микрон…
— То есть, любые физические э… аномалии, можно исключить. — констатировал Лумумба.
— Абсолютно.
— Подведем итоги: князь умер от неизвестных науке причин, а рядом с ним в этот момент была только его супруга. Магичка.
— Или, как принято говорить в Мангазее, ведьма. — закончил доктор, стоя к нам спиной и глядя в окно.
— И всё-таки я не понимаю… — давно стемнело. Это выражалось в том, что свет солнца стал сумрачным, тусклым, а на проспектах зажглись фонари. — Почему тело князя сожгли так поспешно? Буквально на следующий день. Конечно, напрашивается вывод, — Лумумба шагал очень быстро, я еле за ним успевала, — Что кому-то было не выгодно оставлять его э… во плоти. Может, кто-то знал о ваших способностях, и боялся, что вы допросите труп?
— Это было бы слишком просто, — отмахнулся наставник. — К тому же, не всякий труп знает, от чего умер.
— Думаете, они это из-за Ольги? Чтобы вы доказательств не нашли?
— Ничего я не думаю. Я спать хочу, — огрызнулся Лумумба.
Пер он, как таран, почти не разбирая дороги. Прохожие разбегались с его пути, как цыплята от кошки, а позади раздавались невнятные ругательства.
— Хотя нет… — продолжила я рассуждать вслух. — Им бы только на руку, если б вы тоже подтвердили её виновность…
— Перестань болтать. Зубы ноют.
Я опешила. И что я такого сказала?
Остальной путь до дому проделали молча. Молча свернули в наш переулок, сдавленный высокими, почерневшими от времени заборами, молча вошли во двор, подметенный и побрызганный водичкой заботливым котом. Раздраженно топоча взобрались на крыльцо, вошли в сени, отворили дверь в нашу комнату, и… Застыли на пороге, аки каменные статуи. За столом, в рядок на одной лавке, сидели Ванька, сыскной воевода и Сигурд. Все трое — пьяные в дым.
Глава 10
Маша
Такого мне еще видеть не приходилось. Они походили на картину Айвазовского «После бури»: сломанные мачты, разорванные и унесенные ветром паруса, пробоины в корпусе…
— Что случилось? — спросила я, когда прошел ступор.
— Да ничего особенного, — прошамкал Ванька. Здоровенная гуля под глазом наливалась фиолетовым, а челюсть, свороченная на бок, была трогательно подвязана косынкой в цветочек. — Мы там поборолись немножко…
Олег попытался сфокусировать на мне съехавшиеся к переносице глаза, но не смог и бессильно уронил голову на руки. Сигурд радостно оскалился. Двух передних зубов у него не было, и от этого его простецкая круглая рожа стала совсем как у младенца. Только погремушки и не хватает.
— Где Гамаюн? — прогремел Лумумба. Кажется, он нашел выход для своего дурного настроения. Ванька попытался ответить но, схватившись за челюсть, просто указал на печку. Оттуда доносился богатырский храп.
— Я же велел ей следить за вами, оболтусами! Что вы с ней сделали?
— Напилась, — подняв голову, лаконично сообщил сыскной воевода и опять рухнул вниз лицом.
— Чего? — это мы с наставником спросили хором.
— Споили ироды птичку, — в комнату вошел кот. В лапах у него был тазик с водой, а на шее — банное полотенце. — Вестник существо волшебное, нежное. Мозгов, опять же, как у курицы… А они ей — самогону, — поставив тазик на лавку, он смочил конец полотенца и принялся осторожными движениями промокать Ванькино лицо. Тот пыхтел, но терпел.
— Как вы здесь оказались? — по моему скромному разумению, они не то что ходить, а и сидеть толком не могли.
— Воевода приволок, — пояснял кот, не прерывая благотворительной деятельности. — Этих двоих, и птицу в придачу. А потом уж и сам свалился, сердешный, — отвлекшись от Ваньки, он нежно погладил Олега по голове. — За птичку не волнуйтесь! Проспится и будет как новенькая, — обратился он к наставнику. — Я ей с утра огуречного рассолу подам. А вот воевода…
— Но что здесь делает Сигурд? — перебила я.
— Говорит, какой-то долг отдать хочет, — викинг вновь улыбнулся. Будто включили щербатую лампочку.
Я закатила глаза. Как дети, честное слово. Ни на минуту оставить нельзя. И Лумумба тоже хорош: отправил присматривать за попойкой Гамаюн: существо, хронически неспособное устоять перед халявным угощением.
Разрываясь между праведным гневом и жалостью, я подошла к Ваньке. Погладила его по здоровой щеке.
— Бедненький… С ним всё будет в порядке? — я посмотрела на кота. Кажется, он единственный понимал, что делать.
— С ним-то что, а вот воевода…
— Да что ты всё заладил: воевода, да воевода! Он что, умирает?
Умирающим сыскной воевода не выглядел. Так, полумертвым разве что.
— Через два часа начинаются соревнования, — трагическим голосом возвестил кот. — Олег должен возглавить заплыв.
— Ага, — кивнул Ванька, попытавшись улыбнуться одной половинкой рта. — И мы с Сигурдом тож.
— Всемогущие лоа! — из-за печки появился Лумумба с храпящей вороной на руках. — Про гонку-то я совсем забыл.
Походу, все, кроме меня, были в курсе, об чем речь.
Когда мне всё объяснили, я тоже рухнула на лавку и уткнулась лицом в ладони. Это ж надо! Переплыть Кольский залив туда и обратно, попутно сражаясь с встречным течением, ветром, ледяной водой и множеством населяющих эту воду чудовищ. Магией пользоваться запрещено, а Ванька больше ничего не умеет…
Даже если бы он находился на пике формы, я бы сочла это особо изощренным способом самоубийства, а теперь…
— Базиль, запретите ему! Это же верный Смерть.
— А вот и нет, — возразил Ванька, придерживая челюсть. — Олежик уже три раза плавал, и ничего.
— Так он получается, привычный. Хотя… В нынешнем состоянии, я бы и ему запретила.
— Мне запретить нельзя. Я там главный, — простонал Олег и вновь уронил голову. Сыскной воевода был пьян в дрезину.
— Слышь, красава, мы теперь кровные братки, айе. И поплывешь всем скопом, айе. А если встретишь какую брюкву-редиску — кирдык её по кумполу! Всех рва-порва! Гэтьски на соревнова!
Кривенс. Ну что тут еще скажешь?
— Базиль, что вы молчите? Запретите им!
— Кто я такой, чтобы запрещать, если душа стремится к подвигу? — пожал плечами Лумумба. Птицу он укачивал на руках, как младенца.
