Впрочем, убийцу мы отыщем и сами: следователи мы, или где?
Вдох-выдох. Вода становится медленной и тягучей, как кисель. В её глянцевой поверхности отражается луна…
Надо мной нависает громадная оскаленная пасть, но я только цыкаю зубом, и она скрывается в пучине: запрет на Пыльцу в моем личном заплыве отсутствует. Бабка расстаралась. Намекнула, конечно, что из своих кровных запасов отрывает, но ведь ради правого дела… Я, конечно же, обещал не остаться в долгу.
В Москве, найдя частную точку торговли Пыльцой, я был бы обязан доложить куда следует, и бабку бы замели. Но здесь, в Мангазее, слава Макаронному монстру, были иные законы. То есть, раньше были…
— Вот эта, — говорила старуха, выдвигая ящик комода, разбитый на аккуратные ячейки, — С Гоа. Очень хорошая. Действует быстро, не оставляет послевкусия и почти не дает отката…
Комнатка её, сплошь заставленная фарфоровыми пастушками, глупого вида собачками и кошками, помахивающими поднятой передней лапкой, корицей пропахла необычайно. От этого казалось, что Завесу можно даже не сдвинуть, а просто сдуть.
На деревянных полочках вдоль стен красовались валенки. Расписные, с вышивкой, с меховой оторочкой…
— А вот эта, — ведьма достала следующий мешочек, перетянутый современным пластиковым зажимом, — из Индонезии. Не такая, как с Гоа, но тоже очень, очень хорошая. А это, — следующий пакетик с ярко-синим порошком, — Сырец из Китая. Бьет, как паровой молот, возможности — уровня Дарта Вейдера. На время, конечно, да и откат — только держись. К сырцу нужно загодя привыкнуть, так что не предлагаю.
— Мне нужно переплыть залив.
За окном сверкнуло, на миг высветив на лице бабки каждую морщинку. Затем громыхнуло так, что не только стекла задрожали, а и половицы приподнялись.
— Охо-хо… — старуха подошла к окну и задернула занавески. — Не часто в наши широты гроза приходит, ой как нечасто. Разок лет в пятьдесят. Свезло тебе, дурачок. Как утопленнику.
— Не каркайте.
— А я и не каркаю. В грозу Океан — чистая смерть. Волна такая — танкеры опрокидывает. А ты говоришь, переплыть…
— И сколько она продлится?
— Гроза-то? Да кто ж его знает. Может, к завтрему стихнет, а может — на седмицу зарядит.
— Я всё равно поплыву.
А что мне остается? Ковры-Вертолеты, как бвана, я еще не умею…
Бабка пожевала губами.
— Не вместно мне спрашивать, но всё-таки: на хрена тебе, касатик, на тот берег? Подвиг ты уже совершил, силу молодецкую показал…
Я вздохнул.
— Не вместно мне отвечать, но всё-таки: — ключ к нашим проблемам надо искать там. Нутром чую.
— Ах, нутром… — старуха понимающе кивнула. Ну… тогда сырец — то, что доктор прописал.
— А как же обратка?
Я помнил, что такое закинуться Синькой — так у нас называли сырую, необработанную Пыльцу. Возможности она и вправду давала исполинские. И так же быстро выжигала мозги. Как порохом.
— Есть один способ. Но об этом — молчок. Рот на замок, замок — в огород. Поклянись.
Я ударил себя в грудь.
— Могила.
Усадив меня в изножье застеленной белым кружевным покрывалом кровати, бабка достала из комода потертый кожаный нессесер, гнутую, закопченную снизу ложку и зажигалку «Зиппо». Затем протянула руку и щелкнула кнопкой старенького кассетного магнитофона «Романтик».
— Это так, для настроения. Муж-покойник любил говорить: блюз — это такая музыка, когда хорошему человеку плохо… — она подмигнула. — Расслабься, дурачок, я не сделаю тебе больно.
В нессесере, как гильзы в газырях, лежали стеклянные шприцы и иглы с канюлями старинного литья. Достав один, старуха аккуратно нацепила иглу и затянула покрепче.
— От мужа инструмент остался. Он ведь доктором был, Михайло свет Афанасьевич… Уж восемьдесят лет скоро, как помер, пусть земля ему будет пухом, а всё в гости ко мне, старой, захаживает… Не ссы, касатик. Всё стерильно.
Кинув мне резиновый жгут, приказала перетянуть руку, а сама, отмерив на электронных весах дозу, высыпала её в ложку и щелкнула зажигалкой…
Вдох-выдох. Вдох…..Выдох. Холода я уже не чувствовал. И не потому, что привык, а просто руки-ноги онемели. Я еще мог ими как-то шевелить, но ощущение того, что это не мои конечности, а деревянные колоды, всё усиливалось.
Вдох… Выдох.
Из воды, прямо передо мной, воздвигся голый бородатый мужчина. От пояса он был покрыт крупной чешуей и стоял на хвосте, как дельфин. В руке мужчина держал трезубец. Отплевываясь от соленой воды, я перевернулся на спину, выпучив глаза на новое морское чудо.
— Ну вот мы и встретились, красавчик. Долгонько же тебя ждать пришлось, — трубно проревел мужик и махнул трезубцем. Сверкнула молния, небо, как фарфоровое блюдце, раскололось пополам.
— Ты Водокрут! — догадался я и схватился за запястье. Оберега, подаренного котом после приключения у колодца, не оказалось. Потерял, растяпа.
— Я на тебя сразу глаз положил. Уж больно пригож ты, молодой маг.
Морской царь, призывно поведя могучим голым плечом, подмигнул и подкрутил усы. Я чуть не захлебнулся. Нет, честно! Всякого можно было ожидать: и магического поединка, и игры в загадки, и требования отдать того сам не знаю чего… Но заигрываний?
— Пойдем ко мне, на дно морское, — томно пел Водокрут. — Там ложе мягкое, шампанского три бочонка, а еще икра заморская, баклажанная…
Ветер нес ледяную крошку и она намерзала в бороде и усах хвостатого мужчины.
— Окстись, морской царь, — выкрикнул я, отчаянно работая руками и ногами. — Парней любить — себя не уважать. И вообще… Я в такие игры не играю. Просто мимо плыву.
— Ну, давай хоть водки выпьем, да в картишки перекинемся, — совсем другим тоном попросил Водокрут. — Скучно мне. Русалки — дуры набитые, только о женихах и думают.
— Прости, морской царь, дело у меня. На тот берег надо…
Вода превратилась в снежную кашу. Еще немного — и схватится ледяными глыбами.
— Если водки со мной выпьешь, я тебя куда хошь в один миг доставлю. Время так и сяк сэкономишь.
Я задумался. На самом деле, согреться бы не помешало, но…
Ногу свело судорогой.
— А приставать не будешь?
— Слово Морского Царя.
…Когда я открыл глаза, в небе сияло солнце, а в ушах звучала музыка. В спину больно впивались острые камешки, и я сел. Синие волны с белыми гребешками накатывали на идиллический берег, сверкая, как бриллианты в короне Морской Царевны…
Этот образ потянул за собой цепочку воспоминаний: дно залива сплошь усыпано песком. Да не простым, а золотым. Кое-где из песка торчат якоря, сундуки с распахнутыми крышками и разбитые кили кораблей. Сломанные мачты с истрепанными парусами колышутся над ними, как диковинные водоросли.
