— Фильку маги сколько раз на домушничестве за руку ловили, да всё на поруки отпускали.
— Вот она где, благодарность человеческая…
— А всё одно! Не след нам магов слушать. Своим умом проживем, без супостатов.
— Дядь Семён, не наседай. Они такие же люди, как и мы. У меня сосед — маг. Нормальный мужик…
— А кто мне крышу сглазил? Текёт крыша-то! Новый шифер положил, а он текёт!
— Ты б, дядь Семён, за воротник поменьше закладывал, так и крыша не текла бы.
Кое-где послышались смешки. Я вопросительно посмотрел на Лумумбу, тот в ответ чуть заметно двинул бровью.
— А ежели они нас всех продадут?! Купят, а потом еще раз продадут?
— Да кому ты нужен, трепло беспросветное.
— Сам ты трепло, а я, по новым законам, честный гражданин в своём праве!
— Хочим знать, кто есть Душегуб!
— Прально, повесить его и потом можно. Пущай говорит.
— Говори, маг!
— Только думай наперед, что говорить.
— А мы подумаем, верить тебе, или нет…
Еще пару минут продолжались дебаты, но фракция, ратующая за выявление Душегубца, победила. Лумумба вышел вперед.
— Собственно, говорить буду не я, — заявил наставник своим нормальным голосом, который благодаря небольшому заклинанию долетал до самых дальних закоулков. — Как я уже говорил, мы с помощниками отыскали серийного маньяка, прозванного Душегубцем. Ему-то и предоставим слово.
— А сам-то ты кто таков? — странно, что этот вопрос не прозвучал раньше. — Чтой-то не припомню, чтобы в нашей сыскной дружине такие физиономии наблюдались.
— Я — частный сыщик. Приехал из Москвы, чтобы расследовать убийство Великого Князя Игоря. Доказать или опровергнуть причастность к его смерти княгини Ольги. И, самое главное, найти настоящего убийцу.
По толпе прошелестел удивленный гомон. В ходе прений о князе как-то забыли…
— Хочешь сказать, что знаешь, кто убил Игоря? И можешь это доказать?
Все замолчали, уставившись на Лумумбу. Доктор, присяжные, князь Сварог, все прикипели к нему взглядами.
Наставник, выдержав паузу, подошел к самому краю эшафота и сказал тихо, но отчетливо:
— Я знаю, кто убил князя Игоря. Я знаю секрет Мангазейского золота. Знаю, почему встали прииски и почему князь Сварог не любит магов.
— Князя Игоря убила Ольга! — выкрикнул Сварог, но его уже никто не слушал.
Людское море колыхалось, со всех сторон летели голоса:
— Мы хотим знать!
— Говори, заезжий маг!
— Расскажи нам всё!
— Прав-ду! Прав-ду!
Аккуратно, не поворачивая головы, я бросил косой взгляд на скамью подсудимых. Машка стояла с совершенно круглыми глазами, засунув в рот кулак. Олег повесил голову и закрыл руками лицо. А вот Ольга, спокойно сидя в своём стакане — надо понимать, служащим защитой от её магии — улыбалась.
Надо же, а улыбка ей очень идет…
— Вернемся к Душегубцу, — объявил Лумумба. — С него всё началось, им должно и закончится, — он стал прохаживаться по эшафоту, заложив руки за спину, как обычно это делал в учебном классе. — Невинные жертвы маньяка, смерть Игоря, остановка приисков — всё это звенья одной цепи. Признаться, еще вчера вечером я не видел всей картины преступления. А обвинение нельзя строить прежде, чем появятся факты: неизбежно начинаешь подгонять улики под свою теорию, а не строить теорию на основе улик. К счастью, сегодня утром удалось добыть самую последнюю деталь. И добыл её мой коллега, Иван Спаситель.
Я вздрогнул. Вот уж не думал, что наставник захочет говорить об этом прямо сейчас…
— За последним, ключевым доказательством Ване пришлось плыть на тот берег, в так называемую Зону. В одиночку. — Лумумба помолчал, давая народу проникнуться величием момента. — Фактически, чтобы добыть улики, ему пришлось умереть. А затем воскреснуть, вернуться и передать их мне…
Наставник бросил короткий взгляд на Сварога. Было видно, что князь еле сдерживается — на скулах его играли желваки, кулаки сжимались, а серые глаза покрылись тонкой корочкой льда. И лед этот начинал потихоньку таять…
— Но хватит о нас, — поднял руку наставник, призывая к тишине. А потом отчетливо сказал: — Для дачи показаний я вызываю главного свидетеля, а также убийцу, прозванного в народе Душегубом.
По площади пронесся единый вздох. Народ завертел головами, боясь пропустить появление преступника…
— Внимание! — бвана принял эффектную позу «Мартихор». — МЕНЕ. ТЕКЕЛ. УПАРСИН!
Я незаметно сдвинул завесу и протянул руку ждущему с Той стороны…
— Всем общий привет!
По эшафоту запрыгал, как резиновый мячик, световой шар. Отскакивая от досок, столба виселицы, тонких перилец, он всё время рос в размерах, пока не достиг роста нормального человека. Тогда он остановился, улыбнулся, притопнул каблучками, простер руки к толпе и поклонился.
— Привет, привет! Здравствуйте! Не ждали? А это зря, зря… Надежда, как говорится, должна умирать последней.
— Да это же Данила! — закричали со всех сторон. — Эгей, Данила, как жизнь?
— Для кого жизнь, а для кого — посмертное существование, — отшутился мой подопечный и выкинул коленце, будто сказал что-то очень смешное.
— Ну точно Кручинин! Он же о прошлом годе еще с Железной стены сверзился…
— Ей-ей, куманек! — ответствовал дух, кривляясь. — Коли тебя по затылку стукнуть и в спину пихнуть, и ты свалишься.
— Чур меня, чур…
— И кто это тебя? Указать можешь?
— Отчего не мочь-то, куманек, могу…
Данила прошелся колесом вокруг виселицы и заплясал вприсядку. То, что музыки не было, его совсем не смущало.
— Эх, соскучился я по воле-волюшке, по земле-матушке да солнышку ясному! Застоялись ручки-ноженьки без работы, без забав молодецких! А тра-та-та, а тра-та-та, а вышла кошка за кота… — и он отбил беззвучную дробь по призрачной груди.
— Ну точно, Данька. Тот еще хохмач был…
— Данила, а ты знаешь, что Ганя твоя утонула?
На миг дух поскучнел. Вытянувшись во весь рост, он сложил руки у груди и закатил глаза, будто молился. Но в следующий миг перекувырнулся через себя и вновь отмочил коленце.
— Твоя правда, куманек! Как не знать, коли это я сам её под воду утащил… — воцарилась гробовая тишина. Дух, внимательно оглядев публику, усмехнулся. Да так широко, что в воздухе осталась одна улыбка. — Да не бойтесь, я за дело… Изменяла она мне, еще когда я жив был. С Яшкой Кнышем… Вот я и восстановил справедливость, — сказал рот, вокруг которого постепенно материализовался весь дух. — А вышла кошка за кота, за Кота-Котовича… Я и Генку Смурыкина прибил — нечего было у вдовы последние копейки воровать и детишек её по миру пускать… Вдова-то опосля покражи удавилась, а деток её, Саньку да Серёжку, в работный дом отдали… Так что Генке поделом! — с «казачка» дух перешел к танцу, похожему на «канкан» и ну прыгать по эшафоту, высоко вскидывая ноги. — И Лидке-шлюшке за убийство певца, и Глашке-воровке за то, что пацана на рельсы толкнула… Малец увидал, как она у его мамки брошку воровала, а немая за то его под поезд… Ать-два, левой-правой, идет солдат по городу-у, по незнакомой улице-е… А Афоньку Шмата помните? Полового из Свиньи и Свистульки? Так он наводчиком был! По иностранцам шабашил. Как богатенького заприметит — бегом к Мурке-клофелинщице, клиента вдвоем обдирают, как липку, а самого в прорубь, пока в себя не пришел…
