- Тут и сказочке конец, - отряхивая руки, из воздуха соткался шеф и огляделся. - А где мой плащик?
Я смутилась. О чем угодно можно было думать, пока нас атаковал Сет: о жизни, о смерти, о рыбных консервах...
- Забыли, значит, - осудил нас с вороной Базиль. - Я тут за ваши жизни бьюсь, а вы об имуществе позаботиться не можете?
- Хозяин, мы... - начала оправдательную речь Гамаюн.
И тут из-под воды донесся и стал нарастать глубокий, не побоюсь этого слова, тектонический гул. Будто там, под ногами, столкнулись материковые плиты. Будто континенты, сойдясь в любовной судороге, бьются друг о друга скалами, горами и долинами...
В том месте, куда шеф забросил кувшин, река вспучилась горбом и собралась в гигантскую водяную фигуру. Хрустально поблескивая, она поднималась всё выше и выше. Вот уже обнажились берега, блеснуло илистое дно, - вся вода Нила собралась в громадного, до неба, великана. В его теле возникали свои течения, водовороты, мелькали косяки рыб и один очень удивленный бегемот...
Плот застрял в илистой каше на дне. Вокруг кишели оставленные без среды обитания рыбы, прыгали лягушки и лопались большие мутные пузыри.
Подняв ногу, подобную громадной водяной колонне, великан начал медленно опускать её на нас.
- А вот это, - сказал шеф и покрепче уперся ногами в доски. - Совсем другой разговор...
Волна обрушилась с такой силой, что бревна разметало, как спички. Возник водоворот. Всё - я, шеф, ворона, ошметки плота и корзин, - закрутилось, как лягушки в блендере.
...Вода была тёплая, чуть солоноватая, и сильно приправленная илом. Пистолеты тянули на дно, так же, как и набравшие воды башмаки.
Плавать я, конечно, умела. Но только по-собачьи. Кричать и звать на помощь было бесполезно: никто не услышит. Небо потемнело, опять засверкали молнии, а воздух стал таким же плотным, как мокрый брезент. Горизонт начал закручиваться воронкой, на дне которой зиял багровый, как созревший чирей, глаз...
И тут, где-то высоко над головой, прорезался тонкий луч. Словно нож, входил он в стену воды, и резал её, как консервную банку. По мере прохождения луча горизонт разматывался и ложился на место.
Плюхая по воде руками и ногами, я следила, не отрываясь, за лучом и наконец разглядела серфера, стоящего на доске. По воде он летел с бешеной скоростью, нарезая водоворот серпантином.
Пролетая мимо меня, он задорно улыбнулся и подмигнул - только тут до меня дошло, что это Ванька. Тело его, затянутое в серебристый костюм, переливалось мускулами, ноги уверенно попирали доску, а световой меч сверкал чистым изумрудным светом.
Миг - и горизонт с грохотом развернулся. Я оказалась в обыкновенной реке, среди мешанины веток, коряг и всякой водяной всячины.
Небо окончательно потемнело. Пошел дождь. К счастью, обычный, из крупных капель. Но к сожалению, холоднющий - будто его специально перед тем, как вылить в реку, хорошенько заморозили.
Сцепив зубы и стараясь дышать только через нос, я упрямо барахталась в маслянистом густом супе, совершенно не представляя, где берег.
Шло время. Плыть было всё труднее. Сил хватало только на то, чтобы держать голову над водой. Бабуля говорил, что смерть от переохлаждения - это не страшно. Перед самым концом ты согреваешься, а потом уже больше ничего не чувствуешь...
- Маша-а-а-а!..
- Ванька! - открылось второе дыхание и я отчаянно заработала лапками.
- Ма-а-а-ш-а-а-а!...
Кажется, голос идет оттуда. Или отсюда? Черт, темно, хоть глаз коли.
- Ва-а-анька-а-а!..
Вопль лишил меня последних сил, я захлебнулась и пошла ко дну. Дернулась пару раз, и... Всё.
Смутно почувствовала, как меня, поперек туловища, сдавили жесткие челюсти. Испугалась - а вдруг это крокодилозомби? Но, махнув рукой, ощутила гладкость металла и расслабилась. Только одно существо на свете имеет такие перья...
Воды из меня вылилось литров сто. Кажется, я теперь месяца два на воду смотреть не смогу. Ни пить не буду, ни умываться.
Буря стихла. Нил, потрепанный, но не покоренный, грел серебристую спину в закатных лучах. Мы с Гамаюн сидели рядышком у костра. Ворона всё отчетливее поскрипывала, кончики перьев на крыльях заржавели. Я пообещала себе: как только выберемся из этой глуши, раздобуду самого лучшего машинного масла и лично смажу нашу птичку от хвоста до кончика клюва.
Суббота, целый и невредимый, бессовестно дрых рядом. Шефа не было. Как мне объяснили, он уединился, чтобы поговорить с Сетом...
Весь берег был усеян речными валунами, вырванными с корнем пальмами, перемешанными с песком корягами и разнообразной живностью.
Неподалеку устроилось крокодилье семейство - с тугими от обжорства брюхами и снулыми ленивыми глазками.
Еще дальше различались тёмные туши бегемотов. Среди них, как доктор среди больных, расхаживала длинноногая цапля. Время от времени она наклонялась, выхватывала что-то из мокрого песка, задирала клюв и глотала.
Между бегемотами и крокодилами ползало черное существо - не-то ящерица, не-то мокрая обезьяна... оно громко сопело, будто что-то вынюхивая, и бормотало себе под нос.
- Неплохо бы перекусить, - робко вякнула Гамаюн.
- Тебе-то что, - буркнула я. - Вон, сколько дохлой рыбы навалило. Одними глазными яблоками обожраться можно... - и тут же устыдилась. - Ой, извини, это я по привычке. Кстати: мерси, что спасла.
- Не было заботы - дохлых девчонок из воды таскать... - смутилась ворона. - Кстати: всегда пожалуйста.
- Так ты всё-таки плавать умеешь, или по дну?
- Не твоего ума дело.
Кивнув, я отвернулась. Но, спустя пару минут, не выдержала:
- Так что, у нас всё по-старому?
- Само собой.
Поднявшись, я подошла к Ваньке. Курточка почти высохла, ботинки исходили паром у костра. Босые ступни приятно зарывались в песок. Было как в бане рано утром: сумрачно, влажно, очень тепло и тихо.
- Теперь понятно, почему весь Египет - сплошной песок, - шмыгнув носом, сказала я. - Удивительно, как эти пирамиды раньше никто не порушил.
- Пирамиды? - переспросил Ванька.
- Да ты глянь, - я кивнула на другой берег. - Стоят, как миленькие. Хотя и не все...
После песчаной бури от пирамиды Хеопса не осталось даже следов. Только небольшая ямка в песке, рядом со сфинксом.
- А ведь её считали первым чудом света, - оказалось, Суббота не спит. Встав рядом, он уныло обозревал тот берег. - Три тысячи лет стояла вещь - ни пылинки, а Легба чихнул - и нет её. Как корова языком.
Не удержавшись, я расхохоталась.
- Это не шутка, - обиделся Суббота.
- Мы вернулись ровно в ту точку, откуда начали. Иронично, правда?
