Сет выглядел, как зеленый огненный смерч.
Т'чала был похож на подвижное озерцо ртути.
Себя я разглядеть не мог, но вытянув руку, увидел белое, почти невидимое пламя ацетиленовой горелки...
- Бвана, позвал я, любуясь белым пламенем. - Почему вы меня не остановили? У меня же теперь крыша едет...
- Почему не дунуть, если душа просит? - безмятежно ответил наставник. - Как уехала, так и вернется.
Вот всегда он так. Как лишнюю понюшку Пыльцы отмерить - так фиг тебе с маслом, а как всякой гадостью ребенка травить...
Встряхнувшись, я оглядел пустыню. Её, от горизонта до горизонта, заполняли разнообразные существа. Они кишели вокруг, как пчелы в улье, как муравьи в разоренном муравейнике, как скорпионы в пирамиде...
Я решил, что случайно отодвинул Завесу и теперь любуюсь на тварей с Той стороны, но ущипнув себя за руку, убедился, что я всё еще в Прави. Это Навь пожаловала к нам...
Здесь были остроухие и зубастые клоны Анубиса.
Здесь были совы, с размахом крыльев, как у небольшого кукурузника.
Громадные, как диплодоки, крокодилы, одноглазые змеи толщиной в моё туловище, жабы размером с бегемота и совершенно невообразимые существа, в которых я с трудом опознал помесь шиншиллы и черепахи...
- Наверное, зря я всё-таки курил, - сказал я. - Не нравятся мне эти глюки.
- Это не глюки, бро.
Т'чала, скинув портки, принял боевую стойку. Ниже пояса он был таким же татуированным, как и сверху. Я отвел глаза. Разрываясь от сожалений, что Машки нет рядом, а еще от дикого облегчения по тому же поводу.
Рядом с ягуаром встал Лумумба. Плащ из кожи василиска был застегнут на все пуговицы, в одной руке бваны сверкнул боевой топор, в другой тускло поблескивал ассегай.
Вперед вышел Сет. Плечи его раздались, забугрились мускулами. Они подпирали гордую остроухую голову с гривой черных волос, заплетенных в тонкие косички, а плотоядный оскал его пасти будет до-о-олго сниться мне с похмелья... Если выживу, конечно.
Змеи, обвивавшие жезл Бога Смерти, были живыми и злобно шипели.
Они были похожи: Бог смерти Сет и сын его, Анубис. И глаза их светились одинаково: желтой непримиримой ненавистью. Пламя такой ненависти подогревается поколениями. Подпитывается памятью старых обид и искрами новых оскорблений. А потом передается по наследству, как денежный капитал.
Такую ненависть могут испытывать только родственники, предки которых так и не смогли решить, кому после смерти бабушки достанется серебряная ложечка.
- Ну всё, - сказал я, оттолкнул Сета и встал перед Анубисом. - Мне это надоело.
Я протянул руку к Завесе и что есть сил дернул полог.
- Не тр-р-рогай Ваня-а-а-а!
Голос наставника шел издалека. Из другой вселенной. Из Нави.
Глава 16
Иван
Тяжелая аура окутала как плащом и я понял, что соскучился. По вечным Навьим сумеркам, по тонкому зуденью гнуса, по затхлому запаху болота... Здесь всего этого не было.
В Африке Навь была сухой, как желудок сдохшего за миллиард лет до нашей эры кита, и жаркой, как адская баня.
Ветер нес острые песчинки, которые секли обгоревшее на солнце лицо, забивали веки и ноздри и неприятно свистели в ушах.
Мушхуш всполошился. Он, как обычный помойный пёс, рылся в куче отбросов неподалёку, но теперь решил познакомиться со мной. Пригибая к земле тупорылые морды и невнятно переругиваясь сам с собой, он устремился вперед.
Я решил не обращать на него внимания. Закрыв глаза, отрешился от мирской суеты и спазмов в желудке, и обратился к Нави.
На удивление, она очень быстро откликнулась. Наверное, узнала во мне родственную душу, и распахнув объятия, раскрылась навстречу.
Дыша глубоко, как только мог, я принялся насыщаться.
Времени было мало, но уроки Бел-Горюч Камня не прошли даром. С каждым ударом сердца, с каждым вздохом я понимал местную Навь всё лучше, всё глубже проникал в неё и... всё больше любил. Сумеречный мир отвечал тем же.
Мушхуш подобрался совсем близко - я чувствовал его смрадное дыхание, сабельный скрежет когтей и утробное урчанье семи желудков.
Игнорируя истеричные вопли мозга о том, что пора спасаться бегством, я как лозоходец вытянул руки над землей. Не понимая, что конкретно хочу найти, просто поддался предчувствию. Этому провидению, что неожиданно появляется в самых опасных жизненных ситуациях и подсказывает абсолютно нелогичные действия...
Нащупав глубоко под слоем песка твердь, я улыбнулся.
Он был очень стар. Миллионы лет он спал под толщей песка и почти забыл, что это значит: быть живым. Но я был уверен, что смогу напомнить.
О том, каким жарким может быть полуденное солнце и какой вкусной родниковая вода. Как прекрасны наполненные мерным жужжанием пчел цветочные поляны и тихие голубые сумерки. О том, как глубокой ночью приятно лечь на землю, закинуть руки за голову и смотреть в звездное небо... О трепещущем сердце жертвы, её страхе и вкусе горячей крови на языке.
Моргнув, я потряс головой.
Земля затряслась. Песок заволновался, подернулся рябью и расступился, образуя гигантскую воронку.
На дне, в уютной глиняной колыбели, ворочался Он.
Разумеется, это был только скелет. Громадные блоки позвоночника, толстые, как колонны, берцовые кости задних лап, хвост, способный одним ударом разнести средних размеров БТР, и конечно же, голова. Массивная и тяжелая, она словно состояла из двух гигантских челюстей, утыканных острыми, загнутыми внутрь зубами.
Кости были тёмно-коричневые, как сама земля. Выветренные и ноздреватые, они несли отпечаток лет, что гнили под солнцем и дождем, постепенно покрываясь грязью и погружаясь в песок.
Скелет был вполне целым. Но я всё-таки решил добавить немножко деталей.
Как в ускоренной съемке, череп покрылся мясом. От мощных челюстей протянулись белые волокна сухожилий, наросла кожа - толстая, как линолеум и прочная, как рубероид, она тут же покрылась чешуей. В глазницах блеснули злобные маленькие глазки, в пасти затрепетал юркий красный язык...
Тираннозавр раскрыл пасть и заревел во всю мощь новых легких.
Мушхуш, похожий на беспородную шавку рядом с королевским догом, поджал хвост и дунул куда подальше. Головы его недружно повизгивали и жаловались на невыносимые условия труда.
Я удовлетворенно хмыкнул: даже жуткие твари из подземельных измерений понимают, когда их превосходят классом...
Теперь единственным объектом, оставшимся в поле зрения ящера, был я. Медленно, даже величественно, он склонил голову, чуть не сбив меня с ног жестким наростом на носу и шумно втянул воздух. Я прилип к жутким черным ноздрям, как фантик к решетке канализации.
