Наконец, в-четвертых, принципиальным отличием европейской рецепции от всех прочих была ее очевидная функциональность. Основной задачей ставилось не просто обеспечение геополитической успешности России, захват новых или возвращение «исконных» земель: главными целями провозглашались обеспечение выхода к морям, гарантирование стране права на свободную торговлю, наращивание взаимовыгодных контактов с внешним миром. Оборот российской торговли с европейскими странами с начала XVIII века по 1740 г. вырос более чем в девять раз, начала меняться и структура российского экспорта, в котором впервые после 1724 г. резко сократилась доля пушнины и начала стремительно расти доля промышленной продукции (пусть и не слишком обработанной — от пеньки до железа), а с 1760-х гг. — и зерна (за 30 лет рост экспорта составил несколько десятков раз)
[274]. По мере расширения империи на юге к бурно развивавшейся балтийской добавлялась еще и средиземноморская торговля. Оставаясь самодержавной империей с обычными для империй экспансионистскими целями, Россия тем не менее впервые в своей истории начала формировать если и не «экономическую», то «экономизированную» внешнеполитическую повестку, ориентируясь в том числе и на интересы отечественных купцов и промышленников.
Однако довольно быстро стало понятно, что ориентиры европейской рецепции существенно отличаются от задач российского государства. К началу XIX века Россия — по вполне понятным геополитическим причинам — превратилась в лидера коалиции, действовавшей против Наполеона; однако, в отличие от той же Великобритании, столкновение которой с Францией было продиктовано сугубо геополитическими моментами, Россия имела и более серьезные причины противостоять главному европейскому революционеру. Сложившийся на Венском конгрессе «Концерт держав» усилиями России очень быстро превратился в более локальный Священный Союз, основной задачей которого было сохранение status quo в Центральной Европе
[275]. Страх перед настоящей европейскостью, которая во все большей мере ассоциировалась с политическими свободами, привел (особенно после выступления декабристов и польского восстания) к мощной волне реакции, сопровождавшейся серьезным экономическим застоем и нарастанием военно-технологического отставания. Поражение России в первой Крымской войне стало знаком того, что потенциал изначальной европейской рецепции исчерпан и стране критически необходима новая порция заимствований.
Вторая волна европейской рецепции известна в России как эпоха Великих реформ; начавшаяся на рубеже 1850-х и 1860-х гг., она в том или ином виде растянулась до начала Первой мировой войны, переживая свои взлеты и падения, ускорения и откаты. За этот долгий и драматический период в стране было отменено крепостное право, проведены судебная, земская, образовательная и финансовая реформы
[276], новый динамизм приобрело хозяйственное развитие, существенно выросла промышленность, страна покрылась сетью железных дорог. К началу 1910-х гг. Россия стала вполне европейской экономикой: по сравнению с первой половиной 1860-х гг. объемы производства чугуна выросли в 13 раз, добыча угля — в 84 раза, потребление хлопка текстильной промышленностью — в 8,8 раза, а протяженность железных дорог увеличилась более чем в 50 раз
[277]. Этот хозяйственный подъем следует назвать в полной мере европейским: угольные месторождения Донбасса развивались англичанином Д. Хьюзом, бакинскими нефтепромыслами оперировал швед Э. Нобель; в 1900 г. доля иностранного капитала в российской промышленности достигла 45 % (превышая при этом в добывающих секторах, металлургии и машиностроении 70 %)
[278]. Ни до этого времени, ни после доля иностранных капиталовложений в общем объеме инвестиций в российскую экономику не была столь значительной — однако министр финансов С. Витте подчеркивал: «Только разлагающиеся нации могут бояться закрепощения их прибывающими иностранцами»
[279]. Россия уверенно догоняла передовые державы: средний темп экономического роста в стране в 1890–1900 гг. составлял по основным отраслям от 6,5 до 9,5 %; в начале XX века Россия стала первой в Европе по протяженности железнодорожных путей и мировым рекордсменом по добыче нефти
[280].
Впечатляющий экономический прогресс последней трети XIX века сопровождался масштабной модернизацией социальной и политической жизни. В стране появились элементы правового государства и был учрежден независимый суд
[281]; быстро развивались начала местного самоуправления и так называемые земские структуры; после политических потрясений 1905 г. император санкционировал появление парламента и создание легальных политических партий
[282]; выезд граждан за рубеж был существенно упрощен
[283]. При этом уже тогда можно было заметить, что политические реформы, которые в большинстве европейских стран оказывались средством преодоления имевшихся социальных противоречий, в России во многом лишь провоцировали новые; уже одно это указывало на то, что очередная волна заимствований европейских практик принесет намного более драматические последствия, чем любая из предшествующих рецепций, порождая социальные и политические конфликты такого масштаба, с которыми страна не сможет справиться. Нарастающие противоречия между европейски организованной экономикой и крайне архаичной политической системой; между зарождавшимся правовым сознанием и нереформируемым самодержавием обострились в условиях войны и привели к краху монархического режима и установлению большевистской диктатуры.
