На наш взгляд, подобные положения не выдерживают критики. Распространение власти Москвы на восток происходило в форме классической поселенческой колонизации. Прежде всего следует отметить, что еще до начала похода Ермака, а именно с покорением Казанского и Астраханского ханств в 1552 и 1556 гг., русское государство заведомо вышло за границы зоны расселения народов, которых можно с той или иной степенью условности причислять к потомкам тех, кто составлял Русь в ее домонгольском значении
[371]. Конечно, здесь возможны и некоторые оговорки — в частности, можно отметить то, что на протяжении ряда столетий происходило довольно интенсивное смешивание русских и степняков, а затем и русских и ордынцев
[372]; следует также признать, что как раз покорение Казани и Астрахани можно считать примером того, как элиты бывших ханств были инкорпорированы в высшие слои русского общества
[373]. Однако практически ничего из сказанного уже не может применяться к периоду завоевания зауральских территорий, которое проходило по классическим канонам европейской экспансии того времени и сопровождалось многочисленными кровавыми столкновениями
[374], а порой и уничтожением непокорных местных племен
[375].
Сходства двух колонизаций, на наш взгляд, перевешивают различия.
Во-первых, стоит обратить внимание на масштабы процесса. С 1450 по 1700 г. территория Московского государства увеличилась с 430 тыс. до 14 млн кв. км, или более чем в 32 раза; это существенно уступает показателям Португалии (с 92 тыс. до 8,5 млн кв. км, или более чем в 90 раз) и Испании (с 500 тыс. до 19,4 млн кв. км, или в 39 раз), но при этом значительно превышает успехи Франции (с 675 тыс. до 3,4 млн кв. км, или в 5 раз) или Великобритании (с 315 тыс. до 1,85 млн кв. км, или в 5,9 раз)
[376], достигнутые приблизительно за те же годы. Всего по состоянию на конец XVII века после Нерчинского договора с Китаем (1689 г.) и присоединения Камчатки (1697 г.) под контролем Москвы за Уральским хребтом находились территории площадью более чем 10,5 млн кв. км, что было сопоставимо лишь с размерами испанской колониальной империи того времени (19,4 млн кв. км по состоянию на 1703 г.)
[377]. Ни одно государство не прирастало так быстро иначе как колонизацией, и видеть здесь что-то иное было бы совершенно странно.
Во-вторых, причины и качество экспансии были крайне похожими. Восточные и западные европейцы предприняли завоевание территорий, на которых не отмечалось присутствия других европейских держав (столкновения между ними в колониях всегда отражали национальные и религиозные противостояния внутри Европы и, хотя порой затягивались на десятилетия, как конфликты португальцев с голландцами в Бразилии и Западной Африке в XVII веке или англичан и французов в Индии в XVIII, были несравнимы по интенсивности с внутриевропейскими войнами
[378]); которые были населены намного менее плотно, чем метрополии; и, наконец, жители которых находились на иной ступени развития и не имели технических возможностей адекватно противостоять завоевателям. Причины выхода за пределы метрополии также были схожими, порождаясь быстрым ростом населения и появлением технологий преодоления пространств (в случае с Сибирью следует заметить, что колонизация не была такой уж «сухопутной» — в подавляющем большинстве случаев первопроходцы шли по рекам
[379]), а также активным поощрением разведывательных экспедиций со стороны властей (по сути, на начальных этапах колонизации ее движущей силой были авантюристы, значительная часть которых погибла в своих отчаянных походах).
В-третьих, в западноевропейской и русской колонизациях можно видеть массу черт сходства и в том, как происходило освоение новых земель и использование их природных богатств. В большинстве случаев речь шла об основании опорных пунктов (крепостей или острогов), которые играли роль мест расположения гарнизонов и точек либо сбора дани, либо местной коммерции. С 1580 по 1648 г. к востоку от Урала было основано более 40 подобных поселений
[380] — как правило, все они располагались на берегах рек, что обеспечивало относительное удобство как подвоза подкреплений, так и эвакуации дани и выменянных товаров. Так же, как и в Америках, на первом этапе освоения новых территорий завоеватели желали получить только весьма специфические товары — либо золото и серебро (как в Западном полушарии), либо пушнину, как в Сибири и на Дальнем Востоке
[381]. По мере того как колонизация показывала свои успехи, на новых территориях появлялись города в собственном смысле этого слова — но стоит отметить, что в российском случае они имели гораздо менее самодостаточное значение, чем при колонизации Америк, долгое время оставаясь чисто военно-административными единицами и не превращаясь в значимые центры социальной жизни.
