Лера не позволяла себе думать о новой любви, да и времени на пустое копание в себе не оставалось. Но сейчас, невольно поразмыслив над своим одиночеством, она с горечью осознала, что родилась однолюбкой. Как и мать, только той больше в судьбе повезло. После Сергея Лера больше не знала и не хотела мужчин. Чувства, несмотря на то что она многим нравилась – пациенты в поликлинике часто начинали ухаживать, – не приходили. А секс без любви был ей не только не нужен, но и невозможен.
Вот и приходилось теперь выбиваться из сил самой, таская пакеты с вещами, бегая по мебельным магазинам и договариваясь с грузчиками за деньги. Спасибо отцу, согласился в выходные мебель собрать, а то бы и тут платить пришлось, а у нее уже ветер в карманах свищет. Остался только небольшой НЗ: накрыть в воскресенье вечером стол. И хотя приглашать она в гости никого не собиралась – измоталась совсем, – хотелось порадовать родителей и Леську праздничным ужином. Как-никак новоселье!
В воскресенье отец управился с мебелью только к восьми часам вечера. В кухне все уже было готово, и Леська, проголодавшаяся как дикий звереныш, хватала куски то с одной, то с другой тарелки, пока дед прикручивал ножки к столу. Валерия, валившаяся с ног от усталости после двух бессонных ночей, – отмывала, отскабливала, раскладывала, расставляла – едва сдерживала ярость. Все голодные! Но терпят же. Наконец стол был поставлен в центре комнаты и накрыт. В последний момент Валерия вспомнила про шампанское в холодильнике и поплелась за ним.
– Давай я открою, – предложил отец, когда Лера вернулась с бутылкой.
– Сама попробую, – возразила она, снимая фольгу, – надо ж когда-то учиться.
Лера чувствовала, как трясутся от усталости ее руки. Закончился эксперимент тем, что пробка резво выскочила в потолок, чудом не угодив в новую люстру, а вино полилось на скатерть и на Леську.
– А-а-а! – радостно завопила облитая с ног до головы дочь, а Лера, посмотрев ей в рот, обомлела: посреди языка сверкнула здоровенная штанга.
Олеся по изменившемуся выражению лица матери моментально сообразила, что та увидела, и торопливо захлопнула рот.
Потеряв контроль над собой, Лера даже не успела понять, что именно она делает – рука сама потянулась к дочери. Размахнувшись со всей силы, мокрая от шампанского ладонь залепила Олесе пощечину.
Голова девочки откинулась назад от удара, девочка не издала ни звука. Сквозь слезы, которым Леся не позволяла скатиться из глаз, она уставилась на мать. По щеке расползалась красная пятерня, а во взгляде дочери было столько злобы и ненависти, что Лере стало не по себе.
6
Леся вскочила из-за стола и бросилась в ванную комнату. Дед с бабкой испуганно переглядывались, а Лера кинулась вслед за ней. Она колотила ладонями в закрытую дверь, кричала, просила. Но в ответ слышала лишь шум воды.
Девушка сидела на краю ванны над раковиной и, смачивая полотенце под ледяной струей, прикладывала его к щеке. Она ненавидела мать! Как та посмела оскорбить ее при дедушке с бабушкой?! И за что? За то, что Олеся сделала не больше, чем все остальные, – самый обычный пирсинг! В конце концов, мать не имеет никаких прав на ее тело, оно принадлежит только ей. И Леся может делать со своим языком все, что ей вздумается, – так же, как и со всем остальным.
Мало было матери ошибок в собственной жизни?! Она еще лезет в чужую! Оставила дочь без отца – должна была бороться, умолять, если надо; пахала, как лошадь и не обращала внимания на ребенка. Все разговоры только и состояли из «сделай», «выучи», «не смей», «я запрещаю». А чего хочет другой человек, не имеет для нее никакого значения?!
Олеся решила, что не выйдет из ванной до тех пор, пока мать не оставит в покое дверь и не проводит дедушку с бабушкой. Хватит с нее позора! А если дорогая Валерия Игоревна успеет испугаться за дочь – ей же хуже. Пусть подумает, что Олеся умерла. Мало ли? Наполнила ванну водой, легла в нее и засунула включенный фен. Или, например, вскрыла себе вены. Мать отлично знает, что Леся на это способна!
Вот тогда и наплачется. Тогда и поймет, какой слепой дурой была по отношению к дочери! Пирсинг ей помешал…
Олеся выключила воду, открыла шкаф с полотенцами и покидала несколько на дно ванны. Взяла еще одно – сложенное – в качестве подушки и, забравшись в ванную, улеглась. Было жестко и совсем неудобно лежать так в скрюченном положении, но она терпела. Стук в дверь наконец прекратился, остался только шепот в комнате. Продолжая мысленно рисовать картину мести матери – собственные похороны, она постепенно успокоилась и уснула.
Кто вскрыл замок в ванную комнату, кто отнес ее в кровать, она так и не узнала.
Следующее утро началось как обычно – с противного писка будильника и оставленной на плите овсяной каши, которую Леська спустила в унитаз.
Она обожала утро! Только с семи тридцати до восьми пятнадцати, пока собиралась в школу, она ощущала себя полновластной хозяйкой в доме. Самостоятельным человеком. Никто не жужжал над ухом со своими нравоучениями, никто не рассказывал, что надо делать. Пока пила кофе с тортом, оставшимся нетронутым после вчерашнего «новоселья», и грустила о том, что до школы теперь дольше идти, но Олеся вдруг осознала, что переезд ей только на руку! Раньше бдительная бабушка – работала она во дворе собственного дома, в ЖЭКе – забегала домой несколько раз на дню. А теперь Олеся оказалась предоставлена только самой себе!
Решив отметить такое событие по-своему, Олеся вернулась в кровать и забралась под одеяло. Нет дураков бежать к первому уроку! Что там у них? Физика, математика. Вот этой белиберды актрисе точно не надо знать! Пойдет она преспокойно к третьему, на английский язык. Зато целых полтора часа для дополнительного сна сэкономит.
Жизнь в новой квартире складывалась для Олеси самым удачным образом. Мать целыми днями пропадала на работе, а когда приходила, смотрела таким виноватым взглядом, что Леське иногда становилось смешно. Это из-за той глупой пощечины, что ли? Да она сама и думать о ней забыла. Но признаваться матери в том, что не сердится, Олеся не торопилась. Так было выгодней: никто не цеплялся, и привольная жизнь становилась еще приятней. Если не нарываться самой, можно было отхватить побольше свободы, а именно этого для поддержания в своей компании правильного имиджа ей раньше и не хватало.
Во-первых, дед с бабушкой проявляли страшную осведомленность – у Леськи были даже подозрения, что в ее отсутствие они шарили в школьном рюкзаке и в карманах ее куртки. Во-вторых, дед, в отличие от мамы, всегда знал, где и сколько денег лежит – не утащишь. А в-третьих, бабушка по вечерам подслушивала ее телефонные разговоры с Димкой. Сколько раз Леся чувствовала, как в трубке сопит кто-то третий. Просто лень было заранее подговаривать Димку, чтобы он продолжал говорить и идти в соседнюю комнату, проверять телефон. Она была на все сто процентов уверена в том, что застанет бабусю за параллельным аппаратом!
Теперь все изменилось: Леся смогла наконец стать крутой герлой и перейти из разряда «малолеток» в категорию «прайм». Как она мечтала об этом! Но даже героический поступок с проколом языка не помог ей в полной мере: да, ребята признали ее кульной
[1]
, но только не взрослой! В ее жизни не хватало еще кое-какого опыта, и теперь Олеся торопилась его наверстать. Для начала девушка приучила себя к сигаретам. Вкус табака ей совершенно не нравился, и она искренне не понимала, что за удовольствие находят люди в горьком дыму, но оказаться от курения было нельзя: имидж требовал жертв. Следующим шагом стал алкоголь. Сначала пиво – за компанию с ребятами; потом вино – на дне рождения Димки. А после вина все остальное случилось само собой и уже не требовало размышлений: надо, не надо. Просто родоки у Димки были на даче, а мать Олеси являлась после вечерней смены поздно.
