– Не хочу, – я помотала головой, – хочу верить, что дружба и любовь не рушатся деньгами и славой. Друг в беде не бросит…
– В беде да, – поднимая мой подбородок, ответил Никольский, – а вот порадоваться, искренне за тебя порадоваться, смогут лишь единицы. Просто запомни это, и знай, что в этом нет и не будет твоей вины, так мы устроены, лживые, завистливые, похотливые существа. Миром правят деньги и секс.
– Ты, я смотрю, преуспел в обеих категориях, – злостно усмехнулась я. Я понимала, что он не причем, но именно Никольский сейчас является вестником злой правды, и на него хотелось сорваться.
– Да, – коротко ответил Сережа, легонько целуя меня, – я такой, какой есть, я не даю обещаний и не верю в любовь. Но сейчас мне с тобой, в этой деревне, подальше от ежедневной мерзости хорошо.
Я моргнула, выпутываясь из липкой паутины горечи.
– Прости, – шепнула я.
Никольский провел пальцем по моей щеке, слегка улыбаясь.
– Не нужно пытаться быть для всех хорошей, живи для себя.
– Сережа, – мужчина посмотрел мне в глаза, – я хочу тебя.
Никольский изогнул бровь, крепко сжимая мои бедра.
– Повтори, – прохрипел он.
– Хочу тебя, всего тебя, – голос пропал, и я практически прошептала это.
Сережа резко усадил меня на столешницу, сметая все на своем пути. Он быстро стянул с меня футболку, припадая губами к груди. Я схватилась за его штаны, желая поскорее избавится от них, как мы неожиданно услышали голоса со двора.
– Бабушка, – прошептала я, испуганным взглядом оглядывая нас и поле битвы.
– В этой деревне слишком много людей, – рявкнул Сережа, поднимая мою футболку с пола и поправляя штаны.
Я спрыгнула со столешницы за секунду до появления бабули в доме.
– У вас тут бомбежка была что ли? – спросила бабушка, улыбаясь.
Я судорожно начала собирать упавшие со стола вещи.
– Просто приходил Сережка, поиграли мы немножко, – заржал Никольский, помогая мне все раскладывать и, как бы невзначай, задевая мою грудь.
Бабушка молча покачала головой, а я прыснула.
– Дурак, – шепнула я, пока бабушка отвернулась. На что Сережа цапнул меня за губу, лукаво улыбаясь.
Завтракать все же пришлось до секса. Бабушка привезла нам жирного деревенского творога, на что Никольский, не привыкший к деревенской еде, доев вторую тарелку, заявил, что теперь они с Гошей станут соседями.
До обеда время прошло в делах, я все же не забывала, что приехала к бабушке и должна помочь ей по максимуму. Сережа периодически появлялся в моем поле зрения, щипая меня за попу или зажимая где-то в углу.
После обеда бабушка легла отдохнуть, а мы с Никольским, как настоящие влюбленные, пошли погулять. Причем инициатором был Сережа, что меня очень удивило и насторожило одновременно.
Мы вышли со двора, но направились не вверх по деревне, а в сторону поля.
– Алиииисааа,– проникновенно прошептал мне на ухо мужчина, прижимая меня к себе, – давай ты сегодня побудешь моей феей-крестной.
– Что за инцессткие наклонности? – спросила я, улыбаясь.
– Не порти мне фантазию, – буркнул Никольский, – где тут у вас сеновал?
Я заржала. Откровенно и абсолютно не стесняясь сощуренного взгляда Сережи.
– Сереж, ты серьезно? – спросила я, отсмеявшись.
– Если ты мне сейчас обломишь секс в третий раз за день, то я за себя не ручаюсь, – прорычал мужчина, крепко прижимая меня к себе, чтобы я почувствовала, что он готов прямо здесь «не ручаться»
– Хорошо, – я постаралась сделать серьезное лицо, хотя улыбка все равно прорывалась наружу, – только, чур, я сверху!
– С чего вдруг проявление инициативы? – спросил мужчина, подозревая, что все это неспроста.
– Не хочу, чтобы у меня в заднице было сено, – я не выдержала и снова засмеялась.
Никольский как-то пошло улыбнулся, что мне сразу перехотелось шутить.
– А знаешь, Алиса, я вот представил твою голую попу, – на этих словах этот садист больно сжал мои ягодицы, – на сене, и, похоже, мы не дойдем.
Я тут же почувствовала пальцы у себя на шортах, которые старательно пытались их стянуть.
– Стой! – я отбежала на безопасное расстояние, – я тебе найду самый замечательный стог сена.
– Ты как будто козу соблазнить пытаешься, – скорчился Никольский, – еще бы добавила, что самый вкусный.
Я развернулась и пошла в сторону поля. Страх, что нас там застукают, несомненно, присутствовал, я все же хорошая девочка, но желание оказаться сверху на Никольском было сильнее.
Глава 20
На поле аккуратными стопками стояли стога сена. Еще с детства знаю, что все терпеть не могут, когда их аккуратный стог превращают в батут. Поэтому, оглядываясь и крадясь, мы подошли к самому большому, куда Сережа сразу попробовал меня закинуть.
– Ну, уж нет, – вывернулась я из его рук, – давай, вперед, а я на тебя.
Никольский хмыкнул, стянул футболку, шорты, и в позе звезды спиной назад завалился на сено. И в ту же секунду скатился обратно, взвыв от боли.
– Что случилось?! – подскочила я к нему, зажимая тут же рот от вида крови на спине.
– Эта чертова деревня заколдована от моего удовольствия, – застонал Никольский, пытаясь посмотреть, что там у него сзади, – потрахался на сене, называется! Минус одна фантазия, теперь мне такое будет только в кошмарах сниться – я и сено-убийца.
Судя по тому, что Сережа шутит, чего-то смертельного не случилось. Я повернула его спиной, и поняла, что она у него просто ободрана, сильно, но все же ничего серьезного.
– Ничего не понимаю, – пробормотала я.
Мы обошли стог сена и увидели еле заметный торчащий черенок. Кто-то засунул вилы в стог острием вверх, и даже не поленился вогнать черенок в землю, чтобы они не падали. Слава богу, Сережа просто проехался по ним, а не напоролся.
– Я ж найду эту суку, – прорычал Никольский, – найду и засуну эти вилы в задницу. И не палкой, а зубьями, каждым по очереди! Будет у него секс по-деревенски, раз уж он мне его обломал!
Конечно, ситуация неприятная, я бы даже сказала – страшная. Ладно мы, но здесь же и дети балуются ходят! Я так понимаю, это своеобразная защита от них, но это же насколько упоротым надо быть, чтобы такое придумать.
Но глядя на ругающегося Сережу с озлобленным лицом, я не смогла сдержать смех. Я, честно, старалась.
– Смешно тебе, да? – переключился на меня Никольский после долгой череды вариантов расправы над владельцем стога.
– Нет, – ответила я, продолжая смеяться, – мне, правда, Сереж, жалко тебя, просто…
