– А кто-нибудь читал их, кроме, скажем, мамы?
Оксана отрицательно качнула головой и покраснела.
– Не окажете ли вы мне честь? Не позволите стать первым читателем?
Перед его очаровательной тёплой улыбкой захотелось пооткровенничать. Оксана протянула записи.
– Знаете что, Оксана-Катерина, прочтите-ка сами. Прочтите то, что сами захотите.
И тогда её чувства, те, что глубоко таились, выплеснулись наружу. Стихи были о НЁМ, о самом настоящем и единственном.
Натан Ионович улыбнулся, как показалось девушке, улыбкой одобрения.
– В чём вы ещё талантливы, Оксана? Ну-ну, не краснейте, пожалуйста. Это не лесть. Только почему в ваших стихотворениях слышится явная обречённость? Осмелюсь предположить: кто-то успел ранить ваше юное сердце? Посмел обидеть?
– Нет…
– Нет?
– Со мной не обошлись жестоко, наоборот…
Натан Ионович выжидательно молчал.
– Я сама… Сама отказалась быть рядом…
– Почему, позвольте узнать, – учитель откинулся на спинку стула. – О том, что вас постигло разочарование – не похоже, об этом говорят все ваши стихотворения. Любите ведь?
И тут чувства перестали умещаться внутри неё, ринулись наружу.
– Люблю…очень. Только вам не понять… Мне любить нельзя…
– Что за нелепость? Пожалейте моё больное сердце, – однако лицо его сделалось серьёзным.
– Понимаете (как подобрать слова?), если я привяжусь к нему, то потом расставание станет ещё больнее.
Учитель выждал паузу, подталкивая к продолжению рассказа.
– Дело в том, что он знает обо мне не всё. И не знает того, что сразу его разочарует и оттолкнёт от меня.
– Речь идёт о какой-либо вашей ошибке, скажем о необдуманном поступке?
– Нет, никакой ошибки я не совершала. Я вообще ни в чём не виновата. Я сама – жертва ошибки и вынуждена теперь это терпеть и скрывать.
– Тогда вы решительно не правы. Почему вы уверены, что ваш любимый вас не поймёт?
– Если я вынуждена это скрывать даже тогда, когда мне совсем без него плохо, то поверьте, ужасно этого стыжусь.
– Если вы не виноваты, то зачем стыдитесь?
– Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Просто я не хочу ему плохого.
– Однако вы уже сделали плохо, а может быть, даже причинили несчастье.
Его тон вдруг стал таким строгим, что Оксана замолчала и подтянулась, как на уроке.
– Не буду больше вас пытать, что и как. Но только ваши рассуждения очень мне напомнили одну черту характера. Знаете, какую? Трусость.
Оксана ожидала сочувствия, жалости, принятия её стороны, но никак не осуждения.
Наставник продолжал:
– Вы считаете, что лучше оставаться ни с чем или даже сделать шаг назад, заставив всех страдать, чем… (он подумал) чем ступить на игровое поле, где пятьдесят процентов успеха граничат с другими пятьюдесятью процентами неудачи. Вы боитесь этих других пятьдесят процентов и поэтому согласны отказаться и от удачи тоже. Вы же будущий режиссёр, то есть тот человек, который должен быть способен направить действие, игру актёров в выгодную сторону. Человек, который свободен творить! Он, но не вы. Боясь падения, вы боитесь и взлёта. Вы гоните своё счастье, жалеете себя, окружившись печалью и страданиями. Вы трусиха и преступница. Оставайтесь, милая, в таком случае гусеницей и никогда не превращайтесь в бабочку, если боитесь, что солнце высушит ваши крылья.
На этих словах, каждое из которых было похоже на монумент, он поднялся, аккуратно задвинул стул и проронил:
– Всего доброго.
***
Марина была у него уже две недели. Достаточный срок, чтобы воспользоваться фразой: “у него была”. Девушка, вероятно, замечательная. Потому что “всё при всём”, как с удовольствием отозвалась о ней мать Вадима. Мать и сын были похожи только внешне. Она, простая до лёгкой грубоватости, красавица-казачка, дочь донских беженцев, проживала жизнь в несчастной любви, смешанной с лютой ненавистью к единственному мужчине, безжалостно покинувшему ее много лет назад. Ничего, кроме унижений, страданий и ребёнка, которого пришлось поднимать одной, брак ей не принёс. По совету подруг стала всё чаще забываться в горькой. Правда, и тогда временами чувства обострялись до невыносимого предела, слёзы лились рекой, но чаще всё-таки “лекарство” действовало положительно.
Предоставленный самому себе мальчишка черпал из книг недостающее общение. Улица его не привлекала. Друзей с похожими интересами найти не удавалось. О чём он, впрочем, и не жалел. Главным в жизни была его мечта, тянущаяся с раннего детства и со временем только крепнувшая: стать милиционером, как отец. Потому к поступлению в ВУЗ готовился тщательно.
Когда возмужал, девушки завились вокруг него, закидывая томными взглядами. Он тактично, но твёрдо отвергал тех, кто жаден был к любому проявлению мужского внимания. В них не было чистоты, а её он ценил больше всего. Кроме этого, таких девушек не надо было покорять, ради них не нужно было воспитывать в себе лучшие качества. Они принимали его без раздумий. Принимали как самца. И у них нельзя было получить настоящей оценки.
А она…Оксана…Это не просто имя. Это пытливые, выразительные глаза. Милая неуверенность и скромность, вдруг переплетённые с чувством достоинства и гордостью. За проявлением этих качеств без отрыва хотелось наблюдать. В разговоре с ней приходилось думать над каждым словом. Желание покорить, завоевать возрастало у него день ото дня. Она не такая, как другие. Она удивляет своей необычностью. Кто она, из какой сказки?
Он вспоминал тот момент, когда пригласил её на первое свидание, увидел её жалкую фигурку и пожалел о своём присутствии, испытав стыд. И вспоминая, дрожал от нежности. Он готов разделить её боль, готов утешать и беречь всю жизнь. Только не нужна ей его любовь…
Влюблённость доброй и отзывчивой Марины вся была на виду. Но почему-то чем больше оголялись её чувства, тем несуразней и потерянней становилось её поведение. Вся её обаятельность и природная сексапильность вывернулись наизнанку и напоминали детскую глупость и плохо скрытое плотское желание. Но с ней было удобно. Она с участием выслушивала любые его откровения, ни за что не осуждала, ни на что не обижалась. В меру “поломавшись” отдалась на дискотеке, прямо в костюмерной на полу, заботливо расстелив собственную дублёнку…
Сейчас его боль не была уже такой острой, а сердце, затянувшись тонкой ледовой корочкой, отказывалось пропускать сквозь себя новые чувства. Впрочем, этого у него не просили. И он был благодарен, сделав вывод, что спокойное состояние души куда удобней чувственных бурь. Но однажды в его квартире раздался телефонный звонок. Голос с другого конца провода прошёл сквозь него как электрический ток:
– Вадим, здравствуй. Это Оксана. Ты слышишь меня?
