От первоначального восхищения, нежности, исходивших от Петра, не осталось и следа. Однако и ее чувства, лишь поверхностно овладевшие ею, растаяли как дым, и на их место пришла привычка к его присутствию. Ребёнка Пётр не хотел или, как уверял он, пока не хотел. Соне же ребёнок больше был нужен, как средство от скуки. И казалось, эта скука станет назойливым спутником дальнейшей её жизни. Представить такое было страшно. Но ещё больше пугала мысль об избавлении от этой скуки. Денежное содержание, причём отвечающее потребностям молодой женщины стало привычной обязанностью Петра, и подходил он к данной обязанности с ответственным равнодушием, как если бы кормил рыбок в домашнем аквариуме.
Единственным увлечением Сони была трата денег. И только на собственные цели: одежду, обувь, салоны красоты, украшения. Подарки на праздники давно уже друг другу не дарились. Всё как обычно: кучка купюр на журнальном столике, и одинокая тишина до следующего утра. А утром пьяный храп прибывшего супруга отягощал и без того тягостную безрадостность. Устроиться на работу означало для Сони потерю или уменьшение данной “кучки”, так как было понятно, что щедрые подачки исходили не от позывов любящего сердца, а по причине отсутствия других доходов у законной сожительницы. Увлечься кем-то также было очень рискованно, несмотря на мучительное желание новых пылких эмоций. О присутствии других женщин в жизни мужа Соня догадывалась по оскудевшему до крайности супружескому долгу. Ярость иногда переполняла её, переходя то в ненависть, то в отчаяние и жалость к себе. Однако Петька, виновато отмолчавшись, режима своего не менял.
К двухгодичному рубежу совместной жизни оба поняли, что любовь – это выдумка, фантастическая субстанция, используемая в фольклоре в качестве украшения. И если хорошенько присмотреться, то и в искусстве присутствие этой субстанции сильно ограничено во времени. Везде любовь ярка и коротка: произведение, как правило, на ней и заканчивается. Любовь – кульминация, а данная деталь кратковременна.
Петька понял, что Сонину броскую красоту, перед которой поначалу не устоишь, принял за любовь. А в Сонином заключении под маской любви таились Петькины деньги. Но и первое и второе стало в их судьбе неотъемлемой частью. Что-либо менять было лень, да и сулить это могло не лучшее…
Деньги деньгами, но как быть, если вечно пьяный и пропахший чужими духами (дорогими и дешёвыми) муж всё сильнее раздражает, злит, угнетает, заставляет воспринимать жизнь в одних только негативных эмоциях? И даже новые шляпки, сумочки и помады не компенсируют противные чувства, ведущие к быстрому старению.
И опять Соня набирала номер подруги, и опять выплёскивала свою боль, не в силах вынести её в одиночестве.
– Ира, где продаются гробы?
– Что? Зачем тебе?
– Знаешь, что я хочу на день рождения?
– Не знаю, но очень хочу знать.
– Я хочу гроб.
– Совсем дошла со своим Петькой? Да? Кого хоронить-то решила?
– Свою красоту. А на что мне она? Пропадает без дела.
– Давай успокаивайся. А то хоронить нечего будет. От слёз и гнева глаза тускнеют и морщины появляются. Пойдём в субботу на мужской стриптиз. Напьёмся и посмеёмся, как в последний раз. Как раз у тебя есть повод надеть новое “секси-мини”. Договорились? Достала уже вздыхать!..
В один из вечеров случился банкет по случаю новоселья. “Вещевой” миллионер – супруг Иры – приобрёл новую квартиру. Осилил только в Мытищах, но всё равно круто. По понятиям родителей “новых русских”, которые ещё не отряхнулись от советского мировоззрения, получить квартиру в столь юном возрасте, да ещё и за свои деньги было немыслимо. Гости к ночи разошлись, остались две семейные пары. Пока Петька с Антоном крутили “порнуху” на большом телевизоре с плоским экраном, женщины на кухне осваивали посудомоечную машину. В такой день к Ириной радости никак не шла Сонина депрессия. Она хотела, чтобы подруга восхищалась покупкой вместе с ней, растворилась целиком в её счастье, а вместо этого вынуждена была довольствоваться вялым равнодушием последней. Это мешало её настроению разгуляться. Поэтому Ира с удовольствием выделила Соне постель на сон грядущий, когда та сослалась на усталость и головную боль.
Софья долго ворочалась в чужой постели. Хотя своя тоже не была родной. В ней не было уюта. Сквозь дымку подступающего сна Соня уловила плавное движение одеяла и ощутила на себе чей-то взгляд.
Сон отогнал слабенькие порывы реальности, опоясал онемевший мозг… Она смело во сне раскинулась. Рядом было пусто. Что-то прохладно закачало пелену сна, колко издали его тревожа. И затем всё настойчивей, пока реальные звуки сигналами не прошили мозг… Проснулась женщина от стука сердца.
Очень темно, но не так тихо, как должно быть. Странные шепоты, и вздохи, и шевеления… Она вспорхнула, сев на постели. И замерла, прислушиваясь. Откуда-то из темноты, сквозь двери глухо доносились пугающие звуки. Они должны были в ту же секунду прекратиться, не дав разорваться Сониному сердцу, но по какой-то ошибке не прекратились. Она бесшумно отвела в сторону уголок одеяла. Стояла одиноко на полу. Из-под влажной от пота челки подкралась брезгливость к самой себе. Соня вышла из комнаты, пошла босиком по тёмному холлу, приближаясь к месту действия и инстинктивно чувствуя начало конца. Она замерла возле двери, впускающей слабую полоску синего света от телеэкрана в тёмный коридор. Сердце почти остановилось… Звуки доносились очень странные, и ни с чем, понятным Соне, их нельзя было связать. Дрожа от нахлынувшего чувства стыда, она тихонько качнула дверь и увидела неестественную нечётную наготу. Ирина сидела на корточках, отклонившись назад и запрокинув голову. Между её вызывающе торчащих колен раскачивался голый Петька и стонал. Такой сладкий стон Соня слышала от него впервые. Антон примостился рядом, жадно наблюдая за дуэтом. Время от времени он нашёптывал:
– Трахни мою жену, Петька трахни…
И его член упруго колыхался, дожидаясь, вероятно, своей очереди.
Посредине комнаты в кровати спал ребёнок – годовалая дочка новосёлов.
Соня охнула, ринулась к себе, включила свет и стремительно стала натягивать одежду. В голове гудело и пульсировало. Сквозь гул она плохо воспринимала слова Петьки и Антона. Ирина молча пряталась за их спинами. Муж хватал Соню за руки, швырял что-то из одежды, пытался закрыть собой выход.
Соня пришла в себя только на улице. У неё не было ни своей машины, ни ключей от Петькиной. Она брела в непонятном направлении, не выбирая пути. Замерзнув, остановила машину. Добравшись домой, закрыла дверь на все замки… Несколько раз возвращалась и проверяла их надёжность. Опустошила полбутылки коньяка, качаясь маячила по комнате… Достала Петькины сигареты, высыпала на ковёр. Несколько штук распотрошила. Вглядываясь в порошок, пыталась припомнить, как им пользовался Пётр.
В нетрезвом состоянии было легко и нестрашно вдыхать белые пылинки. Те, что лечат от гадкого настроения, от душевной боли и ещё многого, как уверял когда-то муж. Потом Соню вырвало и сразу швырнуло в тёмную бездну. Мозг отключился…
