– Смотри, – улыбаясь, тихо сказал старик и с нежностью похлопал толстый деревянный брус полосатого столба. – Теперь подальше от границы. Если нас и поймают французские пограничники, то это не должно произойти на глазах у немцев. Отдыхать будем потом.
Делая короткие остановки, чтобы хоть немного отдохнуть, двигались по прямой вглубь Франции с единственной целью – отойти подальше, покинуть пограничную зону и, по возможности, затемно дойти до более-менее крупного населенного пункта. Через три часа остановились на длительный отдых, набредя на небольшой стог сена.
– Стог всегда рядом с деревней. Отлежимся часок и пойдем дальше.
О том, чтобы идти дальше без основательного отдыха, не могло быть и речи. От ходьбы по пересеченной местности, да еще и в темноте, ноги налились свинцом, одежда взмокла от пота и неприятно липла к телу, в висках пульсировала кровь. Примостившись на душистом сене, молчали и наслаждались покоем. Усталость и боль во всем теле были такие, что если бы в этот момент они заметили погоню, то максимум, на что были способны в эти минуты, так это на то, чтобы лежа, не меняя положения тела, отстреливаться. И не больше. А дальше – будь что будет.
Забывшись, уснули, но ненадолго – проспали часа три, не больше. Первым проснулся Зигфрид. Проснулся оттого, что почувствовал на себе чей-то взгляд, ощутил опасность. Не шевелясь, приоткрыл глаза и увидел в метре от вытянутых в сторону поля ног огромного волка, который стоял и смотрел на них. Видно было, что зверь находится в том состоянии, которое называют «неустойчивым равновесием». Ему было любопытно, и в то же время он боялся приблизиться вплотную. Инстинкт подсказывал – от человека всегда исходит опасность – не стоит связываться, но гордость хищника не позволяла дать задний ход и убежать, поджав хвост, как побитая собака.
То, что человек открыл глаза, волк заметил и почувствовал моментально, и тут же молча, оскалив пасть, принял боевую стойку.
Зигфрид, как только увидел реакцию волка, не шевеля телом, стал медленно, по миллиметру засовывать кисть правой руки за отворот пальто с целью так же медленно вытащить револьвер, чтобы быть в готовности завалить зверя в случае нападения. Напрасно. Этим движением можно было обмануть человека, но не волка.
Зверь чуть присел, еще шире оскалил пасть, верхняя губа нервно подрагивала, поджимаясь к носу. Доля секунды решала все.
Увидев, что его движение рукой привело к такому результату, Зигфрид понял, что выстрелить он не успеет, в лучшем случае успеет только вытащить револьвер. Слишком маленькое расстояние. Испуг показывать нельзя, зверь бросится.
Взгляды человека и зверя встретились.
– Уходи, – тихо сказал Зигфрид, и, увидев, что зверь перестал нервно дергать верхней губой, уже немного громче и настойчивее повторил: – Уходи.
Казалось, волк понял, что от него хотят, он стал прямо и, постояв пару секунд, исчез в темноте ночи, как привидение.
Шумный вздох облегчения сопровождался быстрым извлечением револьвера, но это уже было ни к чему. У каждого своя дорога, своя судьба, а может, они поняли, что души их родственны в каком-то смысле: оба одиноки и на обоих постоянно охотятся, пытаясь загнать в яму. Нет покоя в этой жизни ни волку-зверю, ни волку-диверсанту в человечьем обличье.
Ладно, это потом, сейчас нужно подниматься и идти дальше, подальше от линии «красных флажков», раз уж сумели проскочить через нее.
– Моника, просыпайся, пора идти, – пряча револьвер, тихо сказал Зигфрид, разумно решив не рассказывать девушке о нанесенном визите волка.
С короткими остановками шли почти до рассвета. Остановились рядом с небольшим лесом, когда неожиданно для себя услышали шум проходящего поезда. Расстояние было около километра, не больше.
– Все, идем вглубь леса. Будем ждать рассвета. Затем сориентируемся, что делать дальше, – подвел итог ночному путешествию старик.
– Герр Зигфрид, нет ли у Вас хоть крошки хлеба в кармане? Ужасно хочется есть.
– Потерпи, дочка. Потерпи. Наши термоса и бутерброды остались в гостинице. Голодом лечатся, – попробовал пошутить старик, но в ответ услышал:
– Я здорова.
– И тем не менее. Когда я… – договорить он не успел, так как его перебила Моника:
– Вода. Я слышу журчание воды.
Прислушались. Действительно, тихое журчание. Пошли в ту сторону. Шли до тех пор, пока Моника не ойкнула, став левой ногой в прохладную воду.
Ручей был неглубокий, шириной около полуметра, что свидетельствовало о близости родника. Вода была без запаха водорослей, чистая, ключевая. Попив воды, присели под кустом на поваленное дерево. Пряча огонь, Зигфрид закурил и теперь с удовольствием глубоко затягивался ароматным дымом.
– Дайте и мне сигарету, я хоть и редко, но все же курю, – попросила Моника, и тут же уточнила: – Научилась, когда жила с родителями в Америке.
Пока курили, молчали, наслаждаясь дурманящим табачным дымком. Согревали себя изнутри, заодно глушили чувство голода.
– Через полчаса будет совсем светло, и нам нужно основательно привести себя в порядок, чтобы, появившись среди людей, не вызвать подозрения. Иначе нас задержат как бродяг, – определил задачи на ближайшую перспективу старик.
– Ну а пока давай сюда свой немецкий паспорт, – протянув руку, потребовал Зигфрид и, встретив вопросительный взгляд Моники, пояснил: – Немецкие паспорта нам уже не нужны, их надо где-нибудь закопать или, еще лучше, сжечь. Как станет светло, так и сожгу, тогда огонь не так виден, а пока спрячу недалеко, да и парик черный снимай. Теперь ты гражданка США, посетившая Францию по гостевой визе, а я гражданин Швейцарии. Вдруг сейчас на нас кто-то налезет, при нас других паспортов и парика не должно быть.
Замотав паспорта в парик, Зигфрид отошел шагов на десять, спрятал сверток под кустом и, вернувшись, снова присел рядом с девушкой.
– От оружия избавимся в последний момент. Что ни говори, а с ним чувствуешь себя уверенней, хотя это палка о двух концах, – и пояснил: – У нас нет разрешения на его ношение, к тому же мы иностранцы. Так что как только я решу, что нам ничего не угрожает, револьверы выбросим. Иначе у нас могут быть серьезные неприятности. Ты теперь Анжелика Райт, запомни. Забудь немецкий язык, во всяком случае, пока ты во Франции. С этой минуты общаемся на английском языке. Во-первых, для того, чтобы потренироваться и привыкнуть, а во-вторых, не ровен час, кто-то нас услышит, сразу возникнет ненужный вопрос, почему мы общаемся на немецком языке, если ты американка не немецкого происхождения. Наше присутствие в лесу и в таком виде объяснить трудно, поэтому запомни: ты – моя знакомая. Познакомились мы в дороге, по пути из Парижа в Марсель. По ошибке сели не на тот поезд, поняли это поздно, в панике выскочили на первой же остановке, затем ехали на попутной машине, из-за плохого знания французского опять заехали не туда. Вышли, пошли пешком, хотели сократить дорогу, пошли через поле, затем через лес, стемнело, и мы заблудились. Наивно, конечно, и рассчитано на тупоголового деревенского жандарма, но в нашей ситуации что-то лучшее придумать сложно. Главное – побольше шуми на меня, обвиняя в случившемся, дави на то, что ты подозреваешь, что я хотел тебя соблазнить, и побольше реви, пытайся дать мне пощечину. Я буду вести себя соответственно. Французы должны на это клюнуть, они неравнодушны к женским истерикам. Это – основа нашей версии, но лучше вообще не иметь дела с властями. Нам бы добраться до ближайшего более-менее крупного городка, а там уже и одежду поменяем, чтобы в толпе не выделяться, и отоспимся.
