– Ну, все, перестань, будешь реветь – вызову скорую, увезут в больницу.
– Я нормально.
Надевает сухую футболку, ведет за руку в кровать, когда-то уже успел застелить свежие простыни.
– Ложись, сейчас будем лечиться.
– Который час?
– Около трех ночи. Ты куда-то собралась?
Говорит так, будто и не было его вопросов с пристрастием, кто я и откуда, будто и не просил меня уйти. И я ведь ушла, но не далеко. В его голосе тревога и забота, я чувствую, но это все под слоем легкого сарказма. Никаких телячьих нежностей, это для сопливых девчонок, а он мужчина. Как бы я хотела назвать его своим мужчиной.
Меня поят сиропами, морсом, пытаются накормить бульоном. Потом таблетки, спреи в горло. За мной мать родная так не ухаживала.
– Егор, я хочу все объяснить.
– Объяснишь потом. Хотя, по сути, мне не важно. Мне не важно твое прошлое, и что ты делала в моем доме. Если за этим последуют проблемы, я с ними разберусь. На то я и мужчина, чтобы решать проблемы своей женщины. Извини за те слова, что сказал, погорячился. Думал, избавился от этой привычки рубить с плеча. Но с тобой все, как в первый раз.
– Но ты многого не знаешь, могут возникнуть проблемы.
– Все проблемы – это моя забота, не твоя, Вер.
– Я даже не Вера.
– Ты моя Вера, вера в то, что все будет хорошо. Спи.
– Но…
– Никаких, но.
Зачем он так? Зачем он так добр и открыт со мной? Может, мне пора научится доверять людям, принимать их помощь и заботу. Но мне страшно, мне безумно страшно, что я могу его подставить. Он не отступится, я это вижу, и Глеб его не убедит. Сердце давит от того, что Толя может ему навредить.
Ложится рядом, поправляет одеяло.
– Ты снова много думаешь, все будет хорошо, доктор Воронцов тебя вылечит.
Целует в лоб, прижимая к себе ближе. Накрывает слабость, беру его руку, подношу к губам.
– Ты заразишься от меня.
– Нет, у меня прививка, – голос спокойный, так все привычно и просто у него.
– Врешь, – улыбаюсь, целую его ладонь. – Спасибо тебе.
– Спасибо потом отработаешь.
– Пошляк.
– Я такой.
Засыпаю с улыбкой на губах, но скоро снова накрывает темнота, барахтаюсь в ней. Понимаю, что вокруг меня море грязи, я в ней тону, цепляясь руками за такую же грязь вокруг. Никак не могу выбраться, задыхаюсь. Трогаю живот, понимаю, что ничего нет, как тогда, в больнице, после операции, только пустота и ужас. Стойкий запах лекарств, такой, что начинает тошнить.
Резко поднимаюсь, голова кружится, в комнате уже светло. Слышу голос Егора, он с кем-то разговаривает. Речь резкая, обрывистая, он зол, очень зол.
– Я тебя просил привезти документы из офиса, как ты не смог их найти?
– Егор, их там не было, я все изрыл, Маринку твою заставил ползать на коленях под всеми столами и стульями. Ничего нет. Отправил ребят в особняк, должны отзвониться.
– Не может быть, они были там, я сам их видел, держал в руках. Мы были там с Верой.
– С Верой, да? – Морозов, так с издевкой спрашивает. – И тебя это не настораживает? Ты представляешь, что это значит?
– Не накаляй, сам знаю, что это значит. Не будет документов, будет то, за чем сюда приехал Толя Бес. А приехал он за «Леграндом» и возможностями, которые он может дать.
Глава 32
Вера
Мужчины ушли через час. Глеб даже не смотрел в мою сторону, когда я вышла, Егор прошелся взглядом, видимо, оценивая моё физическое состояние. Перед уходом, показал какие выпить лекарства, крепко обнял, словно прощаясь, и ушел.
Голова все еще болела, но температуры не было, лишь горло слегка першило. Несколько раз засыпала, но проваливалась, словно в какой-то кошмар. Когда проснулась последний раз, была глубокая ночь. Тишина квартиры давила на уши, не включая свет, на ощупь, пошла в ванную, умылась холодной водой.
Выйдя из комнаты, поняла, что я не одна в квартире. Двинулась вдоль стены, ведя по ней рукой, тихо ступая в темноте. Страх накрывал холодной волной, но я все равно шла вперед. Гостиная, в кресле мужская фигура.
Пальцы покалывает, но страх отпускает, это Егор. Сидит неподвижно, смотрит в темный квадрат окна. Замираю, глядя на него, не хочу мешать. Я во всем такая, не хочу мешать, всю жизнь стараюсь быть незаметной, удобной. Понимаю, так нельзя, но ничего не могу поделать. Даже за время одиночества не вытравила из себя это чувство.
– Егор, почему ты тут? В темноте?
Долго не отвечает, борюсь с желанием подойти, обнять, залезть на колени, и развернуться, уйти, не мешать. Почти делаю шаг назад.
– Подойди, – голос тихий. – Подойди, пожалуйста.
Подхожу, провожу по его волосам рукой, спускаюсь на лицо, снова оброс, колется щетина. Усаживает к себе на колени, проводит по шее носом, слышу, как втягивает воздух. Обнимает, крепко вжимая в свое тело.
– Давно ты здесь?
– Да.
– Зачем?
– Думал.
– О чем?
– Тебе надо уехать, парни отвезут за город утром.
Целует шею, оттягивая ворот футболки. Чувствую запах алкоголя и табака. Горячие ладони ласкают бедра.
– Ты собрался меня прятать? От моего мужа, думаешь, он не найдет? Почему? Зачем все это?
– Я не отдам тебя. Я ничего ему не отдам.
– Вы виделись? Ты видел его, говорил?
Снова какой-то животный страх накрывает меня. Как зверька, которого гоняют по лесу, он вроде и понимает, что за ним никто уже не гонится, но все равно бежит, гонимый страхом.
Руки Егора гуляют по телу, целует скулы, щеки, пытается губы. Я хочу отстраниться, упираясь в плечи, поговорить, мне надо знать. Знать, что было сказано, чего ждать.
– Я не отдам ему ни тебя, ни компанию. Он не залезет в город с наркотой и другим дерьмом. Слышишь, твой муж ничего не получит.
Слова злые, обидные, режут по живому. На мне как клеймо, чья я жена. Пытаюсь вырваться из его объятий, но словно в тисках. Я не вижу его глаз, не чувствую тепла.
– Отпусти меня, Егор! Отпусти! – кричу, начинаю задыхаться.
Руки на мне ослабляют хватку, но все так же крепко держат. Гладит по спине, прижимает.
– Прости, прости меня. Прости, милая. Ты ни в чем не виновата. Это я, моя ревность. Меня разрывает от того, что он твой муж. Что у тебя вообще есть муж. Пойми меня, пойми, родная. Просто колотит, рвет на части. А еще страх, что тебя может не быть рядом. Что тебя заберут, украдут, увезут, причинят боль. Мне страшно, Вер, за тебя страшно. За себя, без тебя!
